— Рад был познакомиться, — улыбается он, стараясь сделать это так, чтобы девушка хоть немного успокоилась и поняла: он не опасен.

Ни для нее, ни для ее брака. У него зарубка на носу с этим пунктом поставлена еще несколько лет назад: замужние — это табу, как бы прекрасно оно ни было.

— И я, — расслабляется она, когда понимает, что внезапный гость покидает ее дом.

Матвиенко снова кивает, встречаясь с успокаивающейся теплотой ее карих глаз и выходит из квартиры, махнув рукой на прощание. Оксана запирает вторую дверь и прислоняется к ней спиной. Какое-то время она просто смотрит перед собой, вслушиваясь в отдаленные звуки уезжающего на первый этаж лифта.

А потом улыбается. «Забавный он», — думает, затем качает головой, прогоняя мысли, и снова полностью погружается в работу. Потому что к полуночи надо закончить. Потому что к полуночи домой придет муж.

***

Шастун чертыхается, когда забывает включить поворотник и затонированный Рендж Ровер вдаривает по клаксону со всей страстностью. Пацана это отрезвляет, и поворотник он все же включает, ведь лучше поздно, чем никогда.

Антон тормозит на светофоре и трет переносицу. Очередной штраф придет по почте через пару недель, ведь камер понатыкали по всей Москве, как грязи, и никуда уже от них не спрячешься, как ни пытайся.

Валяющийся между сиденьями телефон снова загорается, и Шаст переводит на него взгляд. Входящий звонок. Пацан еще номера абонента не видит, а уже рвется к вибрирующему гаджету, чуть не проворонивая очередной зеленый и не нарываясь на агрессивных московских водителей.

Но на том конце провода совсем не Арс.

— Что? — слегка раздраженно отзывается Шастун, пересекая большой перекресток под мигающий светофор.

— Ты скоро домой? — слышится на том конце провода голос Кузнецовой. — Ты до шести обычно, а уже девять почти, и тебя все еще нет.

— Ир, я за рулем, — немного резко произносит он, хотя совсем этого не желает, ведь ебучему Форду прямо сейчас захотелось его подрезать.

Девушка пару секунд молчит в трубку.

— Ты просто скажи, когда приедешь. Я что, многого прошу? — наконец произносит она.

Давайте сразу расставим все точки над «и», чтобы вы все понимали. Она не беспокоится, она просто взяла моду контролировать Шаста, и это ему было ой как не по душе. В последнее время это стало у нее обостряться, и режим «мамочки» активировался по всем параметрам.

Шаст контроля не одобрял, я скажу больше: он терпеть его не мог, но отчего-то постепенно хуеющей в этом плане Ире так сказать об этом и не мог. И сам не понимал почему.

Шастун какое-то время молчит, продолжая движение и глядя перед собой. Он сжимает пальцами обод руля и чуть кусает нижнюю губу. Сказать правду? Конечно, правду. Что тут такого? Он просто едет к Арсу, чтобы, наконец, узнать, что у того за дерьмо в жизни происходит.

— Я Оксане обещал помочь, у нее сроки горят, свадьба через два дня, а сотня гостей своих мест так и не знает, — почему-то говорит именно это Антон, глядя на дорогу.

Сказать правду?

Конечно, блять.

И вот даже не спрашивайте, почему он это сделал. Просто встаньте на его место, и вы сами все поймете. Хотя, с другой стороны, это тоже правда. Просто данные у нее уже слегка устарели.

— Хорошо, — тут же успокаивается голос Иры на том конце провода.

Она Оксану знает около года, девушка во время первой встречи показалась ей хорошей, и тот факт, что та была замужем и за супруга обеими руками держалась, Кузнецову успокаивал, так что она всего пару раз истерику по этому поводу закатывала, причем до того момента, как познакомилась с ней лично, и теперь со всей присущей ей гордостью называла девушку своей лучшей подругой.

— Ты надолго? — снова интересуется.

Кузнецова хоть и отрицает это, а за пацана сама обеими руками держится, не ослабляет хватки уже как полтора года, и с каждым днем костяшки ее пальцев белеют только сильнее. Шастун все популярнее, фанаток все больше, а количество ее хейтеров растет в геометрической прогрессии.

Антон говорит, мол, забей, это нормально, ты просто не обращай внимания. И она старается, хотя порой срывается и выкидывает какую-нибудь хуйню в инстаграм, славливая хейта втрое сильнее, из-за чего уже пару раз получила нагоняй от Шаста.

— Не знаю, — честно отвечает Шастун, снова поворачивая налево. — Надеюсь, к одиннадцати буду дома. Не ложись без меня.

Разговор заканчивается стандартными фразами, ведь Ира тут же плавится, если Шастун говорит что-то подобное, и они одновременно сбрасывают звонок. Антон тяжело вздыхает. Для него эти отношения являются чем-то вроде шлюпки в океане.

Он просто дрейфует на волнах, а пришвартоваться к чему-то стабильному не хочет. Антон не клялся ей в вечной любви, да он вообще ей никогда и не говорил этих слов, так что пацан не видит в этом никакого смысла. Трахаться со штампом в паспорте или без — никакой разницы. Хотя без штампа куда лучше.

И Антон никогда не говорил ей вслух одной очень важной вещи. Он хочет семью. Пиздецки сильно хочет завести семью. Но с ней — нет… Как бы это ни звучало, Антон связывать свою жизнь с ней не готов, а если начистоту — не хочет вовсе.

Ира лишь станция на его жизненном пути, он в этом уверен. Шастун терпеливо ждет конечную, до которой еще явно палкой не добросишь.

Навигатор оповещает его о том, что он прибыл, и Антон почти сразу натыкается взглядом на съежившийся на лавке силуэт Арса. Пацан тут же напрягается. Он торопливо бросает телефон между сиденьями, припарковывается возле обочины, глушит двигатель и выходит из машины.

Нажав на ключе кнопку сигнализации, Шастун, быстро глянув по сторонам, перебегает дорогу и идет в сторону небольшого местного парка, названия которого никогда даже не слышал.

На улице прохладно, скоро закат, и зелень невысоких деревьев отбрасывает на сухой асфальт дрожащие тени, а июльский ветер путается в лепестках бутонов растущих в клумбах незабудок.

Арсений пацана не видит; он сидит на лавке, скрестив на груди руки. За правую штанину вельветовых брюк мужчины зацепилась пушинка и сорваться старается изо всех сил, дальше полететь — освободиться, да только у нее не получается.

Попов смотрит на нее и непроизвольно ассоциирует с собой. И хмыкает. Дерьмовое сравнение.

Шастун осторожно присаживается рядом на лавку, запустив руки в карманы джинсов, и молча смотрит перед собой, не произнося ни звука. Ждет. Он знает, что Арсу просто надо собраться с мыслями, чтобы начать.

Антон так долго старался достучаться до него, чуть ли не прямым текстом просил рассказать, что за хуйня у того в жизни творится, ведь один в поле не воин, а Арс только улыбался постоянно; отмахивался, мол, нормально, справлюсь.

— Ты как? — наконец подает голос Антон, переводя взгляд на профиль Арса. — Все в порядке?

Вопрос звучит ужас как хуево, учитывая тот факт, что на Попове лица нет. Он бледный весь, с темными кругами под глазами. Казалось, он вообще забыл про такое понятие, как сон. Трёхдневная щетина добавляет ему возраста, а из-за часто нахмуренных бровей между ними пролегает глубокая морщина.

Его спасать надо. И как можно скорее.

Арс вымученно улыбается. Улыбается и начинает немного нервно посмеиваться, а плечи его при этом едва заметно дрожат.

— Нет, — он качает головой, продолжая улыбаться. — Ничего не в порядке, — поворачивается он к пацану, и в глазах его плещется столько отчаяния, что наигранная улыбка стирается с губ вместе с очередным дуновением ветра. — Ничего не в порядке, Шаст.

Антон нервно облизывает губы, не зная, что делать с этой информацией. Он так и порывается заорать: «Да что с тобой?!», но прекрасно понимает, что делать этого не стоит. У Арса руки и так дрожат, и он сжимает их сильнее, громко сглатывая. Создается впечатление, что, если он не расскажет того, что его терзает, это что-то его разорвет на сотни ошметков.

А Попов в эту самую секунду сидит и думает о том, что он, блять, всеми силами скрывал все это ото всех — особенно от Шастуна, — а сейчас, повинуясь странному порыву, позвонил именно ему, попросив приехать, потому что сам больше не справлялся.