Екатерина Вильмонт

Трепетный трепач

Часть первая

Я возвращалась домой из магазина и тихо радовалась тому, что по крайней мере два часа смогу спокойно поработать. Моя старенькая «шкода» еще бегает, дети, слава богу, здоровы, обед и ужин на сегодня есть, все у меня, кажется, хорошо. И припарковаться во дворе удалось без проблем. Правда, в подъезде было тесно от наставленной там мебели. Кто-то, похоже, переезжает, и заняты оба лифта. А переться пешком с такими сумками на девятый этаж просто нет сил. Но тут, к счастью, маленький лифт приехал и оттуда выскочили два здоровенных парня в комбинезонах какой-то фирмы и я успела юркнуть в кабину. Опять же хорошо! Пока я отпирала дверь, зазвонил домашний телефон. Я бросила сумки и схватила трубку.

– Алло!

– Валерия Константиновна?

– Да, слушаю вас.

– С вами говорит классный руководитель вашей дочери…

Сердце упало.

– Что с Катей? Где она?

– Не волнуйтесь, с ней все в порядке, она на уроке физики, но мне необходимо с вами поговорить. Вы сейчас никуда не уходите?

– Нет, я только что пришла.

– Тогда позвольте, я к вам загляну, у меня сейчас нет урока и…

– Да, пожалуйста. Простите, мы ведь не знакомы?

– Да, я в этой школе недавно и еще не успела… Я буду у вас через пять минут.

Что же такое учудила Катька, если классная руководительница идет ко мне, а не вызывает меня в школу? А, скорее всего это очередные школьные поборы… В школе сейчас говорить об этом, по-видимому, небезопасно, вот ее и обязали ходить по квартирам. Да, похоже, все именно так. Катька у меня девочка спокойная, и вряд ли что-то отчебучила. И тут раздался звонок. На пороге стояла молодая женщина, лет двадцати восьми, миловидная, не похожая на училку, и, кстати, Катька о ней хорошо отзывалась. Только вот я забыла, как ее зовут.

– Здравствуйте, – улыбнулась она, – Валерия Константиновна.

– Простите…

– Анна Дмитриевна.

– Очень приятно. Хотите кофе?

– Если можно.

– Да-да, проходите на кухню.

Я включила кофеварку.

– Валерия Константиновна, вы, верно, теряетесь в догадках, зачем я к вам явилась. Дело очень неожиданное. Ко мне вчера подошла Катя и сказала, что не желает больше носить фамилию Лощилина, и просила переправить в журнале Лощилину на Муромцеву.

– Что?

– Не хочет больше быть Лощилиной. Вот так.

– Господи, бред какой-то… А вы что?

– Я сказала, что это не в моих силах, что она должна прежде всего поговорить с вами. Она с вами не говорила?

– Нет. Я вчера очень поздно вернулась. А сегодня утром было некогда… Нет, она ничего не говорила и вела себя совершенно нормально.

– Понимаете, двенадцать с половиной лет, возраст опасный. Катя девочка на редкость развитая, умная. Должна быть какая-то причина… Мне не показалось, что это просто каприз… и я сочла необходимым поставить вас в известность. Это тревожный симптом… Но я просила бы вас не говорить Кате, что я приходила к вам. Она мне доверяет, и я…

– Понимаю. Я ничего ей не скажу. Но она как-то объяснила, почему вдруг?

– Она сказала, что до нее дошла кое-какая информация об отце и она не желает носить его фамилию. И это все. Знаете, Валерия Константиновна, мне кажется, вам следовало бы согласиться с этим ее пожеланием. Если вы просто напишете заявление, мы будем считать Катю Муромцевой.

– Да, возможно, вы правы, но я должна понять…

– Простите за нескромный вопрос. Катя видится с отцом?

– Нет, причем она сама не пожелала. Он исправно платит алименты, но они вот уже четыре года не видятся.

– Простите, может быть это не мое дело. Но что послужило причиной? Поверьте, это останется между нами. Но мне важно знать. Дети в таком возрасте… Катя очень способный ребенок и вообще, как мне кажется, она сильная личность и вряд ли из-за пустяка…

Она с каждой минутой нравилась мне все больше, эта училка. Она и вправду беспокоится. Это не показуха. Она какая-то настоящая.

– Дело в том, что четыре года назад погибли моя сестра и ее муж, у них остался сын, четырехлетний малыш, и я, естественно, взяла его к себе. А муж этого не хотел… Мы расстались. А Катька, до того боготворившая отца, вдруг заявила: «Мама, он предатель! И слабак! Если взрослый мужчина бросает жену и дочь из-за четырехлетнего сиротки, значит, он просто ждал повода. И нечего о нем жалеть!»

– И это в восемь лет? – ахнула училка.

– Я сама была в шоке.

– Извините, Валерия Константиновна, а ваш муж…

– Бывший муж, – поправила я ее.

– Да-да, разумеется. Он ведь, кажется, писатель, и даже довольно известный?

– Да. Но причем здесь это?

– Я думаю, Катя прочитала что-то о нем в Интернете. А ведь это может оказаться неправдой…

– Я поговорю с ней. Обязательно.

– Валерия Константиновна, может, это праздный вопрос, но я…

– Спрашивайте!

– В кого Катя такая?

– В деда. Тот тоже был такой… максималист, в чем-то упертый… Но очень сильная личность. А я нет. Да и отец Катькин совсем другой. Скажите, а вы… как вам удается в нынешней школе быть такой…

– Какой? – улыбнулась училка. Улыбка была прелестная.

– Настоящей.

– О, спасибо вам! Просто я по призванию учитель. Очень люблю детей, мне с ними интересно, а ваша Катя незаурядная девочка. И я очень рада, что мы с вами нашли общий язык. И вместе сумеем помочь ей преодолеть этот кризис. Ну, спасибо за кофе, мне пора. Я оставлю вам свой телефон, на всякий случай…

– Спасибо вам огромное. Я еще не встречала такого отношения к детям. Спасибо!

Она ушла. И тут же зазвонил телефон.

– Лерка! Ты уже видела эту мерзость? – закричала в трубку подруга Рита, живущая в Израиле.

– Ты о чем?

– Какой же все-таки Димка подлец! Скотина!

Вот оно!

– Да что он сделал?

– Разразился интервью… Да каким! Вот что, спрашивается, ты ему плохого сделала? Племянника родного не бросила? А он… У меня слов нет!

– Да что он такого наговорил?

– Тебе зачитать?

– Зачитай!

– Ну, мало того, что он всех своих баб перечисляет, с именами и фамилиями, так о тебе он сказал буквально следующее: «Мой первый брак был роковой ошибкой. Валерия оказалась человеком из совсем другого мира – приземленной, примитивной, а при этом никудышной хозяйкой. Но ошибки легко исправить, если нет детей… А тут родилась дочь, я не хотел ребенка, но жена настояла, практически поставила меня перед свершившимся фактом. Дочь была милой малышкой, но уже к восьми годам стала благодаря своей мамаше эдаким злобным зверьком, отчего-то вдруг меня возненавидевшим. Я вынужден был оставить семью. И с тех пор я ничего о них не знаю, только регулярно перевожу деньги». Ну, каково?

– Боже, какое ничтожество! – простонала я. Теперь мне все было понятно. А Катька-то слова мне не сказала. Пожалела.

– Лерка, ты должна что-то сделать!

– Что? Что я могу сделать?

– Как что? Опубликовать в этом же журнале свои впечатления об известном писателе Лощилине.

– Нет, я этого делать не буду. Меня от этого всего тошнит. И я счастлива, что он от нас ушел.

– Это конечно, но…

– Рит, знаешь, мне что-то нехорошо… Не могу сейчас говорить, полежу немножко…

– Только Катьке не говори.

– Ладно, не скажу, – усмехнулась я про себя.