11-го февраля, между водоворотами и встречными течениями, «Спрей» вошла в Магелланов пролив. Под килем судна закачались зловещие гряды длинных водорослей, свидетельствуя о подводных камнях, а на берегу остов большого парохода как бы предостерегал меня против дальнейшего пути.

Нелегко достался мне Магелланов пролив. К ночи, когда совершенно стемнело, по небу раскинулась, быстро разрастаясь, белая дугообразная туча, о которой с ужасом вспоминает всякий, побывавший в Магеллановом проливе. Едва были убраны паруса, как шторм грянул, точно пушечный выстрел. Тридцать часов ревела буря, но «Спрей» устояла, и меня не вынесло обратно в океан. 14-го февраля «Спрей» прибыла на мыс Песочный, имеющий около 2.000 жителей разного происхождения, большею частью чилийцев, Поселенцы разводят овец, добывают золото и охотятся; они живут сносно, но туземцы-патагонцы и дикари Огненной Земли доведены бессовестными торговцами до последней степени нищеты. Главную роль в меновой торговле играет «огненная вода», то-есть водка. Статные и степенные патагонцы, побывавшие в городе утром с каким-либо товаром, к вечеру утрачивают человеческое подобие и оказываются начисто обобранными. Не удивительно, что они считают всякого белого врагом и мстят ему, где бы он им ни попался. Как раз перед моим прибытием начальник Песочного послал отряд с приказом опустошить поселок туземцев и стереть его с лица земли за то, что где-то, совсем в другом месте, был вырезан экипаж одной шхуны. И так всегда, когда происходит возмездие за действительное преступление, ему подвергается не тот, кто его заслужил. Таким образом, я попал в Магелланов пролив в крайне неблагоприятный момент, и мне предстояло вынести на себе озлобление дикарей после этой несправедливой расправы.

После многих уговоров и убеждений подождать попутчика в виде какой-нибудь канонерки или большого парохода, которые могли бы взять меня на буксир и провести самыми опасными местами, начальник порта отказался от надежды переубедить меня и решил предоставить меня собственной судьбе.

В первый день после выхода из мыса Песочного я не видал дикарей. Зато я имел полную возможность оценить столь ославленные мореходами шквалы. Ветер налетал такими порывами, что мог поставить на нос большое судно, даже при спущенных парусах, чему бывало много примеров. Мне приходилось отстаиваться на якоре под страхом ежечасного нападения туземцев. В промежутках сравнительного затишья я медленно подвигался вперед. Только в Фортскью меня впервые окружили сигнальные огни дикарей. На всех высотах курились дымки, однако, ветер был так силен, что ни одна лодка не могла рисковать выйти в море. Но как только погода несколько улучшилась и я двинулся дальше, за мною погнались лодки, полные туземцев. Ветер слабел, и лодки меня настигали. В ближайшей лодке стоял человек с густой черной бородой, — это был Черный Педро, предводитель шайки головорезов и беглый преступник. Его не трудно было отличить от туземцев, у которых не бывает бороды. «Яммерскунер, яммерскунер!» — закричал он, а за ним и остальные, когда лодка подошла на расстояние голоса. Этим словом они просят милостыню. Но я больше всего боялся, как бы он не узнал, что я один. Поэтому я сошел в каюту, переменил одежду и вышел опять наверх через другой люк: это уже составило двоих. Для третьего я поставил на носу фигуру, изображавшую часового, надев шляпу на отломанный кусок бушприта и привязав к нему веревку. Когда я за нее дергал, получались движения, похожие на человеческие. Однако, и при троих людях дикари все приближались. Оставалось приготовиться к обороне. Я выстрелил из дробового ружья, прицелившись в воду возле лодки, и все дикари тотчас же повернули обратно к острову, из-за которого выехали. На следующий день я уже был далеко от этого места. Правда, сигнальные огни дымились на прибрежных утесах, и где-то лаяли собаки, но очень далеко, как показывали птицы, сидевшие по скалам, и тюлени на камнях: и те, и другие всегда держатся подальше от жителей.

Возобновившиеся шквалы обеспечивали мне сравнительную безопасность. Я привел «Спрей» в тихую бухту, а сам отправился на берег за дровами, захватив и ружье. Но эта предосторожность была излишняя, меня никто не потревожил. Скоро места, населенные дикарями, остались позади.

V.

После долгой борьбы с противными ветрами и встречными течениями я увидал на западе мыс Пилар. Здесь уже чувствовалось биение сердца Великого океана. По берегам и в море было мало живых существ. Кроме нескольких тюленей и птиц, я видел еще странную утку, утку-пароход, прозванную так за необычный способ передвижения. Она никогда не летает, но машет крыльями по воде, вместо воздуха, и при помощи таких ударов она плывет скорее гребной лодки; на ходу она, действительно, напоминает колесный пароход. Тихий океан встретил меня такой бурей, какие не часто бывают. Ветер метался из стороны в сторону, волны сталкивались и ревели, «Спрей» со спущенными парусами легла в дрейф. Судно так взлетало и так проваливалось между гребнями валов, что мне и на ум не могло придти приготовить себе кушанье: сказать по правде, я страдал морского болезнью. На четвертый день шторма, когда тучи разорвались, оказалось, что меня отнесло обратно ко входу в Магелланов пролив. Море вздымалось горами, а ночь наступила раньше, чем я приблизился к земле, и в темноте я увидал пред собою белеющую пену бурунов. Тогда я повернул опять в море, но тотчас же раздался оглушительный шум волн на новой гряде подводных скал. Я вновь повернул кормою к опасному месту, отошел подальше, но в третий раз наткнулся на рифы. Так прошла вся ночь. Град и мелкая крупа секли мне лицо, так что кровь текла струями, но мне было уже не до того. Когда рассвело и я огляделся, все море, насколько я мог окинуть взглядом, кипело и бурлило на рифах. Про это место, прозванное моряками Млечным Путем, великий натуралист Дарвин сказал: «Один вид такого поморья может заставить обитателя твердой земли бредить в течение недели кораблекрушениями, смертельной опасностью и гибелью». Он мог бы сказать то же самое и про всякого моряка. Это было опаснейшее из всех моих морских приключений.

«Спрей» не разбилась о подводные камни ночью, а при дневном свете мы с ней разыскали проход и выбрались из этого ада. Но буря загнала судно довольно далеко на юг; я вошел в пролив Кокберн, где мог, наконец, отдохнуть, став на якорь в спокойной бухте. Тут только я почувствовал, насколько меня измучили бессонные ночи и утомительные дни. Наконец, я мог отойти от руля, приготовить себе пищу и заснуть. Впрочем, ложиться спать было еще нельзя, пока не были приняты меры против нападения дикарей. Стрелять я не хотел до последней крайности, да и мог бы не успеть, если бы меня захватили сонного врасплох. Я прибегнул к столь же действительному, но более безвредному способу защиты. Я посыпал полубу мелкими обойными гвоздями в расчете, что человек, неожиданно наступив в темноте на гвоздь, не удержится от восклицания, и я тогда проснусь. Так оно и случилось. Ночью, когда я крепко спал, на палубе внезапно раздались такие крики и ругательства, что в огнестрельном оружии, действительно, не было надобности. Пока я вышел наверх, последние дикари уже успели попрыгать вниз, — кто в свою пирогу, а кто и мимо, прямо в море, чтобы только спастись поскорее от страшного врага.

Оставалась еще опасность пожара. В каждой туземной лодке есть огонь: они привыкли сообщаться между собою дымовыми сигналами. Головня, которая лежит на дне пироги, не представляет опасности для нее самой, хотя она все время тлеет, но если бы дикарь, размахнувшись, забросил такое полено на палубу «Спрей», она могла бы загореться так скоро, что беда стала бы непоправимой. Пока я размышлял, как мне оградить «Спрей» от этой угрозы, новый шквал дал иное направление моим мыслям. «Спрей» сорвало с места, и она понеслась, таща за собою два якоря. И вот, 10-го марта, я очутился в той же самой бухте, в которой стоял 19-го февраля, совершив невольное плавание вокруг самой дикой и грозной части Огненной Земли. Через несколько дней нескончаемые шквалы и течение принесли меня почти к самому мысу Песочному. Я уже видел вдали мачты судов в его гавани и не прочь был бы отстояться в безопасном месте и, главное, возобновить разорванные паруса. Но тут ветер повернул на северо-восток, и «Спрей» вновь направилась по проливу в сторону Тихого океана.