Пол растерялся ещё больше, но упустить такой шанс просто не имел права.
— Миледи, разрешите… — Спарроу довольно бесцеремонно окликнул дочь правителя Лланруста, и та обернулась. На миг их с Полом взгляды встретилась, и мир вокруг замер.
А потом она подошла, окутав его нежным цветочным ароматом, и протянула руку. Ладонь её была узкой и невесомой, что Пол даже испугался: как бы ни навредить рукопожатием.
Но принцесса согрела его обнадёживающей улыбкой, а затем проговорила, и голос её звучал подобно давешнему пению арфы — серебристо и нежно:
— Вы должны немедленно похитить меня, и тогда, возможно, я подарю вам поцелуй.
Сказала, и густо залилась краской. А глаза её будто шепнули: «Я нашла тебя».
И сердца молодых людей в тот же миг заколотились в едином ритме, выстукивая: судьба…
— И чего же вы ждёте? — слегка обиделась принцесса, видя растерянность и смущение Пола. — Раз так — я сама украду вас! — тихо, но чётко проговорила она, беря его за руку и мучительно краснея от собственной дерзости. — Идёмте, — добавила уже увереннее и громче: — Вы должны видеть их. Они только вчера расцвели. Розы в моём саду…
И он позволил себя увести, точно зная, что пошёл бы за ней даже на смерть…
***
Графство Нортамберленд, замок Глоум Хилл, 1878 год
— Мифэнви, вы совсем себя не жалеете!
Колдер Грэнвилл накинул пушистый плед на колени своей невестки.
— Вы совершенно напрасно волнуетесь, — смущённая такой заботой, молодая женщина зарделась до корней волос. — Тут совсем не холодно…
— И поэтому ваши руки ледяные?
Он осторожно пожал её узкую ладонь, совсем легко, почти неощутимо коснувшись белой атласной кожи. Но тут же отпустил, вздохнул и отошёл к письменному столу.
— Смотрю, вы не разбирали почту?
— Да, извините меня, — тихо отозвалась Мифэнви, — я немного расстраиваюсь, что мне никто не пишет.
— Господи! Да что же вы себя хороните в двадцать лет!
Колдер посмотрел на неё так, что женщина явственно почувствовала: рассержен и, должно быть, хотел бы встряхнуть её как следует, и ещё ниже опустила голову.
— Увы, — проговорила она, роняя вязание, — вы ведь знаете: я умерла ещё тогда…
Она закрыла лицо руками, и плечи её затряслись от рыданий.
— Простите меня, — Колдер почти подбежал к ней и опустился у кресла. — Простите… Я не должен был…
У него сводило пальцы от желания обнять, укрыть от всех бед, утешить, убаюкать…
— О нет, Колдер, вы не виноваты, — Мифэнви подняла на него глаза цвета умытого дождём неба, и у мужчины перехватило дыхание. — Я знаю, все ваши действия и слова продиктованы заботой обо мне. Право же, — порывисто сжав его руку, сказала она, — я ничем не заслужила такого друга, как
4
Цветы всегда молчат
вы.
И он позволил себе прижаться губами к голубой жилке на её запястье. Невесомо. Ожидания немедленного наказания за дерзость. Но Мифэнви лишь улыбнулась, чуть-чуть обнажив белоснежные, но неровные острые зубы.
— Вы заслуживаете куда большего! Ведь благодаря вам в Глоум Хилле появились цветы, — прошептал он.
— Вы говорите так, будто я — цветочная фея!
— Во всяком случае — очень похожи. Вся в пыльце.
— Ещё никто не называл так мои веснушки.
— Значит, я хоть в чём-то — первооткрыватель.
Колдер лукаво подмигнул, и Мифэнви тихо рассмеялась. А солнце, запутавшись в её рыжеватых кудряшках, упрямо нежелавших лежать в строгом вдовьем пучке, и, окрасив их ярким золотом, будто подтвердило её неземное происхождение. Отсмеявшись, она вернулась к рукоделью, а он, встав, снова занялся почтой.
— А вот вы и ошиблись, что никто не станет вам писать. Тут письмо на ваше имя. И пресолидное, — Колдер протянул ей ванильно-розовый конверт с гигантской печатью.
— Ох, это от батюшки! Такая печать может быть только у него… — Мифэнви смутилась. — Мне, право, стыдно за эту склонность отца к столь театральным жестам.
Она поспешила вскочить, чтобы скорее взять письмо, но запуталась в пледе и, ахнув, полетела вперед.
Колдер подхватил её, и оба замерли. Сердца их колотились бешено и в унисон. И они не могли отвести взглядов друг от друга.
Наконец, Мифэнви, густо покраснев, аккуратно высвободилась из объятий деверя, встала и вынула из его безвольных пальцев злосчастный конверт.
Она читала, а Колдер любовался ею, стоящей в косой полосе солнца: даже в этом глухом черном платье она была краше всех разодетых принцесс.
Мифэнви вскрикнула, пошатнулась и письмо, по круговой, спикировало на пол. В этот раз подхватывать её не пришлось — она намертво впилась побелевшими пальцами в спинку кресла.
— Батюшка болен… — промолвила тихо, прижав сложенную ладонь к груди и опустив голову, — умирает… — уже совсем тихо проговорила она, и, как подкошенная, рухнула вниз, тоненько заскулив.
Теперь Колдер не раздумывал — бросился к ней, опустился рядом, обнял и прошептал, баюкая:
— Не отчаивайтесь. Будем верить в чудо. Но выезжайте немедленно! Я распоряжусь об экипаже.
Он дёрнулся, намереваясь встать, но она не позволила ему уйти, как ребенок, схватилась за ворот сюртука и замотала головой.
— Нет. Одна не поеду. Если что-то случится — не выдержу.
Он сглотнул, отгоняя даже мысль о подобном исходе, и, взяв её за руку, заверил:
— Вы не будете одна. Я еду с вами.
— Благода…— Мифэнви осеклась на полуслове, и Колдер, проследив за её взглядом, заметил, что
5
Цветы всегда молчат
внимание невестки привлекла записка, выскочившая из того же конверта. Мифэнви вытащила послание и принялась читать. Постепенно тучи печали, сошедшие, было, на её нежное лицо, разорвала улыбка. — Это Мыш. Он пишет, чтобы я не вздумала срываться с места, потому что батюшка, цитирую: «… что-то задумал и чудит…». Мыш пообещал держать меня в курсе и сообщить, когда дело действительно станет плохо. Так он пишет…