— Я бы не стала на вашем месте смеяться, — надула губки Джози, а губки у неё, надо признать, были пресоблазнительные, — Клодин мне, между прочим, сказала, а ей сказали на рынке, что в Лондоне сейчас свирепствует страшнейшая инфлюэнца. Кто заражается ею — непременно умирает. И я чувствую, что тоже больна и скоро умру. Поэтому я и говорю, что несчастна. Ведь я ещё так молода, чтобы умирать.
— О да, это была бы невосполнимая потеря!
— Жестокий и бессердечный! Вы должны рыдать и молить бога, чтобы он забрал вашу жизнь вместо моей!
Она надулась ещё больше, а в глазах заблестели слёзы. Ричард опустил голову и прикрыл лицо ладонью, чтобы юная супруга не заметила его улыбки.
— Неужели вам вправду не жалко меня? Ни чуть-чуть? Ах, как же я несчастна!
Ричард подавил улыбку, подошёл сзади к креслу жены, бесцеремонно подхватив её под мышки, вытащил из уютного кокона одеял и поставил на пол. Несмотря на обеденный час на ней всё ещё была тонкая сорочка и легкомысленный пеньюар. Длинные темно-русые волосы в беспорядке рассыпались по хрупким плечам.
Он резко развернул Джози к себе и потянул ленты её неглиже.
— Что… что вы делаете?.. — возмутилась юная миссис Торндайк, пытаясь вырваться из объятий мужа.
— Собираюсь избавить вас от инфлюэнцы. Это такая страшная болезнь, что вам просто никак нельзя пренебрегать профилактическими процедурами.
Серебристый шёлк пеньюара скользнул вниз, по точеным изгибам её фигуры. Одной рукой Ричард ласково сжал изящное запястье Джози, другой — обвил тоненькую талию, привлекая к себе. Джози выгнулась ему навстречу, а губки её приоткрылись, чем Ричард не преминул воспользоваться, впившись в них страстным обжигающим поцелуем.
Обретя возможность дышать, Джози тут же взвилась:
— Да что вы себе позволяете?! Сейчас же день! Сюда в любую минуту могут войти!
— И что, — прошептал ей в самое ушко Ричард, перед тем, как укусить его, — они лишь увидят, что я целую свою прелестную жену. Разве это запрещено?… — он перебрался на шейку и опустился к ключице.
— Ах… Вы целуете меня не так…
10
Цветы всегда молчат
— Скажите, ангел мой, как следует… вас целовать, и я тотчас же исправлюсь… — голос его прерывался от едва сдерживаемой страсти.
— Это слишком предосудительно… Слишком соблазнительно… Ах… — она стащила с него очки, походя в очередной раз удивившись необыкновенной синеве его глаз и слишком длинным для мужчины ресницам, запустила пальчики в густые угольно-черные волосы, и с жаром ответила на поцелуй…
Вскоре они перебрались на оттоманку и стали поспешно избавлять друг друга от остатков одежды. Он вторгся в неё грубо, резко, сразу погрузившись на всю длину. Она не возражала, лишь выгнулась дугой и запричитала нищенкой на паперти: «Господи!.. О, господи!..» Он двигался быстро и яростно, а Джози стонала в голос и металась по оттоманке, комкая атласное покрывало. Её уже не волновало, что кто-то может войти и увидеть…
Когда всё закончилось, она лежала без мысли в голове и ворошила его обычно столь безупречную причёску. Тонкие длинные пальцы Ричарда выписывали на её теле только одному ему известные знаки…
— Я говорила вам прежде, что не люблю вас…
— О да, неоднократно и в самых прямых выражениях.
— Так вот, — лениво произнесла она, — теперь я вас ненавижу. И это не шутка. Моей ненависти хватило бы на то, чтобы взорвать мир.
— Чем же я заслужил такое? — псевдообиженно пробормотал он, введя в неё сразу три пальца.
Джози вскрикнула, глаза её распахнулись.
— Мне больно, — прохныкала она, подаваясь перед и насаживаясь на них. Он ускорил движения, заставляя её всхлипывать.
— Так чем же? — напомнил он, наклоняясь и кусая её розовый сосок.
— Вы… вы… ах… вы… жестокий, свирепый… вы животное. Безжалостный монстр! — прокричала она, приподымаясь на локтях и шире раздвигая ноги. Ещё несколько движений, и она кончила с громкими вскриками. Почти потеряв сознание, она упала в его объятья. Он взял её руку и прошелся языком по нежнейшему атласу её запястья.
— Джози, радость моя, ответьте мне на один сакраментальный вопрос: если вам так не нравится всё, что происходит между нами в интимном плане, почему вы не простите меня сменить тактику? Быть нежнее? Зачем подбадриваете, стоните и простите не останавливаться?..
Она вздохнула, несколько судорожно, потому что кончик его языка вновь обвел пленительную окружность её соска.
— Понимаете, Ричард, — проговорила она, укладываясь так, чтобы ему было удобнее ласкать, — умом я понимаю, что все это неправильно, предосудительно и грязно… И приличная леди должна сгореть от стыда, что с ней происходило такое… И я сгораю, и плачу, и ненавижу вас за этот стыд… Клянусь себе однажды ночью всадить вам нож в грудь… Схожу с ума от унижения и обиды… Но когда вы касаетесь меня… Ах… Мне… Мне… совсем не хочется быть леди… Пожалуйста, не останавливайтесь, — хныкнула она.
Но он лишь тяжело вздохнул и отстранился. Несколько секунд прошло в молчании. Ричард нашарил очки и водрузил их обратно, словно они возвращали здравый смысл.
— Джози, как мне заслужить вашу любовь? — сказал он серьёзно и даже печально.
11
Цветы всегда молчат
— Не знаю, — она пожала плечиками. — Может, если бы вы сделали что-нибудь романтичное, я бы подумала…
— Насколько романтичное? — спросил он, подбирая разбросанную по полу одежду. Она наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц. Гибкий, стройный, поджарый, и движения, как у хищника, сильного и уверенного в себе.
— Что-нибудь безумное и скандальное…
— Джози, не вы ли давеча читали мне лекцию о приличиях? — он натянул брюки и набросил рубашку…
— Вы не поняли, — она привстала, тряхнула головой, волосы водопадом ринулись вниз, глаза мужа при этом восторженно вспыхнули, — скандальное, не значит предосудительное.
— Я действительно не понимаю, — он присел рядом, она тут же забралась к нему на колени и свернулась клубочком…
— Понимаете, днем вы такой обычный, даже занудный… А по ночам — разнузданный, бесцеремонный, грубый.