– Если уж решила, что кто-то заслуживает удара, маленькая Ликоли, то бей и потом не испытывай за это страха и сомнений. – И тут же лицо его изменилось, становясь жестким, почти звериным. – В этот раз ты была права, наказав меня за дерзкий язык, но хорошо подумай, прежде чем сделать такое снова, тем более на глазах у моих людей. Проявишь такую безрассудность еще раз – и мой ответ может надолго шокировать твою невинную натуру.

Несмотря на весь испуг, с моих своевольных губ чуть не сорвались резкие слова о том, что никаких «снова» не будет, но сильный захват на моем локте вернул меня в мир адекватности.

– Греймунна! – Резкий окрик отца буквально был пригоршней снега за шиворот, напомнив, что эта почти дикая сцена происходит на глазах у всего двора. Я отшатнулась, натыкаясь на родителя, которого, похоже, прямо трясло от сдерживаемого гнева, и, оглянувшись, поняла, что положение еще ужаснее, чем казалось.

За папой стояла целая толпа аристократов, все напряженные, со злыми взглядами, точно они готовы броситься в бой сию же секунду, а за широкой спиной анира встали четверо его спутников, разглядывающих гелиизенцев все с той же высокомерной самоуверенностью и даже каким-то предвкушением.

– Могу узнать, что здесь происходит? – подрагивающим от ярости голосом вопросил отец.

Онор Бора же еще пару секунд глядел исключительно на меня, словно и не замечал окружающей всеобщей напряженности, и только потом обвел взглядом зал, будто просто смотрел на не омраченный тучами горизонт в радующий его солнечный денек.

– Не вижу смысла в моем дальнейшем тут пребывании, – обратился он к Окнерду Пятому через головы собравшихся. – Мой выбор сделан. А это, – он указал пальцем на едва розовую отметину от моей ладони на своей щеке, – ее выбор. Я готов ждать до того, как в Гелиизене не ляжет снег, не больше этого. До встречи, маленькая Ликоли.

И не дожидаясь моего ответа или даже реакции правителя, Бора развернулся и двинулся прочь из зала в сопровождении своих соплеменников, некоторые из которых подмигивали нашим крессам самым бесстыжим образом.

Отец увел меня тогда из зала и впервые в жизни кричал, обзывая безрассудной, не соображающей, на что себя обрекла, велел не появляться больше на празднике и не показываться ему на глаза, пока он не успокоиться, и заявил, что уходит на переговоры с анирами, чтобы найти способ спасти меня. Но я уже знала, что его усилия напрасны, ведь мое решение принято и стало крепко как никогда. А то, что он счел наказанием, лишь возможность все ускорить. Не придется ждать еще несколько часов, сгорая от нервной дрожи и нетерпения. Едва оставшись одна, я начала собираться, сорвав с себя роскошный наряд, переоделась в костюм для верховой езды, вытряхнула шкатулки с драгоценностями в торбу, которую раньше дал мне Алмер, прихватила все монеты, что щедро выделялись мне родителем на всякую ерунду, и уже какой-то час спустя мы покинули территорию дворца, уносясь в теплую летнюю ночь за своим счастьем.

***

Внизу громко хлопнула входная дверь, заставляя натянуться внутри те струны, о каких еще недавно совершенно не имела понятия. Уже по самому звуку удара я могла понять, что за вечер ждет меня, и это не считая той плохой новости, которую я буду вынуждена сообщить Алмеру.

Бум-бум-бум. Грузные шаги по гулкой деревянной лестнице, говорящие о том, что момент, когда я увижу гримасу разочарования на лице любимого, все ближе.

Алмер, как всегда, когда выпивал лишнего, распахнул дверь в нашу временную спальню с силой, заставившей ее шарахнуть по стене.

– Привет, родной, – с виноватой улыбкой обернулась от окна я, направившись ему навстречу.

Даже сейчас, будучи расстроенной и готовясь опечалить его, не могла не любоваться моим избранником. Хотя немного и сожалела об изменениях – ведь я влюбилась в него совсем другого. Красивая одежда из дорогого сукна с островов, замши и шитья облачала теперь его красивое тело, настойчиво вещая всем окружающим о том, что перед ними не какой-то там простой конюший, а состоятельный кресс, чья слабая здоровьем жена нуждается в полном уединении, морском климате и деревенской пище для поправления хилого аристократического здоровья. Именно это всем местным мы и озвучили, прибыв в глухую окраину Гелиизена на седьмой день почти безостановочного движения.

Правда, спустя сутки после нашей поспешной тайной свадьбы и короткой брачной ночи, мне пришлось смириться с невозможностью ехать верхом, и нанять неприметную повозку. А все потому, что со мной оказалось что-то не так… Очевидно, как женщина я была устроена не слишком правильно, учитывая, что первая близость принесла только ужасную боль, и мой муж выглядел почти оскорбленным, когда не смогла скрыть облегчения, что эта пытка закончилась. Шок от того, как прекрасно ощущались его ласки и поцелуи прежде и насколько все неприятно и даже как-то унизительно оказалось на нашем супружеском ложе, не покидал меня до сих пор. Едва мы остались наедине в комнатушке придорожной гостиницы, я вся вспыхнула, предвкушая нечто прекрасное, краснея и пылая от собственных фантазий, в которых-то и не было ничего определенного, но это не мешало кружиться моей голове, как от сладкого крепкого вина, и подгибаться коленям. Но Алмер просто практически сорвал с меня одежду и повалил на кровать, награждая лишь краткими жесткими поцелуями, что оставляли следы на коже, но не дарили нежности. Лишив белья и задрав нижнюю рубашку, посмотрел мне между ног, заставив испытать настоящее удушье от смущения, и выражение его лица почему-то напугало меня. Было в нем какое-то темное торжество и одновременно нездоровое облегчение, но, с другой стороны, откуда мне знать, как выглядит мужчина, сгорающий в нетерпении от страсти и уже не готовый остановиться. Тогда я поддалась сиюминутному паническому порыву и почти оттолкнула его, но Альми сплюнул на руку и навалился, вжимая всем весом в постель. И почти сразу я почувствовала внизу разрывающую тело боль.

– Нужно терпеть, Мунни, – захрипел муж мне на ухо, зажав рот ладонью.– Таков удел всех женщин. Потом будет проще, а сейчас некогда долго возиться.

Но проще не стало ни сразу, ни потом. С постели я встала с жуткой болью внизу живота, дневные часы в седле дались со страшной мукой, а кровь не прекращалась почти три дня. И каждая новая супружеская близость была тяжким испытанием для меня. При мысли о плоти Альми, грубыми рывками движущейся во мне, все внутри сжималось, словно протестуя и отторгая. На мою робкую попытку заговорить о том, нельзя ли делать все хоть чуть медленнее и мягче, он ответил, что настоящий мужчина не властен над собой в такие моменты, и правильная женщина всегда сумеет подстроиться, ведь это ее предназначение – принимать в себя его любым образом. Больше я об этом не заговаривала, решив, что все образуется позже, тем более вне постели мой супруг все так же был внимателен и нежен, а самый неприятный аспект наших отношений всегда был кратким – буквально несколько десятков разрывающих жестких толчков, и я научилась терпеть это без жалоб. Вообще, складывалось впечатление, что пока мы одеты, большую часть времени, я замужем за тем самым мужчиной, что и пленил мое сердце, но вот ночами и когда он сильно выпивал или был чем-то расстроен… это был кто-то совсем иной.

И сейчас, много недель спустя, похоже, подтверждалась мелькавшая у меня столько раз мысль: что, если я «неправильная» женщина? Наслаждаться интимным вниманием супруга у меня так и не получалось, и, несмотря на все усилия Альми, я так и не смогла зачать.

– М-м-мунни, – пробормотал муж, немного наваливаясь на меня и обнимая, – ты вкусно пахнешь.

– Ты же обещал мне не пить столько, – мягко упрекнула его, позволяя опереться и провожая к постели.

– Ну не начинай! – дернул он тяжелой головой и пошатнулся, чуть не уронив нас обоих. – Чем мне еще прикажешь заниматься в этой глухой дыре? Я нормальный мужик и не могу только и делать, что сидеть около твоей юбки, дожидаясь, снисходительного ответа на наши письма.