Только бы пережить еще один день.

Держи себя в руках, Рихтер».

Мелодичный звонок входящего вызова прервал мысленный монолог детектива. Мужчина со вздохом посмотрел на левое запястье, на котором появилось красное светящееся кольцо, и почувствовал, как скулы его сводит. Так происходило каждый раз, когда ему звонили по происшествию, прямо или косвенно связанному с главным делом мужчины. Своеобразная детективная интуиция.

Подождав еще пару секунд в надежде, что возможно просто ошиблись номером, Рихтер нехотя подцепил-таки красное световое кольцо кончиком пальца и переместил его в сторону сгиба локтя, принимая звонок.

- Чего так долго? – мгновенно зазвенел в ушах прокуренный сиплый голос.

- Семь утра. Будто ты не в курсе, что в это время все нормальные люди спят, - пробормотал детектив, потягиваясь.

- Нормальные люди – да. Не вижу связи с тобой, - проворчал собеседник, после чего, судя по характерному звуку, затянулся сигаретой.

- Что-то случилось?

- А ты как думаешь?

- Клаус, не раздражай меня.

- А ты бери трубку, когда я тебе звоню, - фыркнул коллега. – Естественно Что-то сучилось. Нахера бы я звонил тебе, если бы не так? Думаешь, пивка бы попить позвал? Я бы скорее ноги себе поджёг.

- Ближе к делу.

- Ближе к делу, - передразнил Клаус. По поводу поджога ног он говорил от чистого сердца. Пятидесятилетний детектив терпеть не мог Рихтера по многим причинам, половина из которых была справедливой, а вторая – еще справедливее.

- Трупы «деликатесов» нашли.

- Висяки, - холодно проконстатировал Рихтер.

- Нетипичный висяк, скажу тебе.

- В каком смысле?

- А ты приди и сам посмотри, - предложил Клаус с той паскудной интонацией, которая никогда не сулила ничего хорошего. – Адрес вышлю на почту. Чтоб через пять минут был на месте, - проговорил он и, не предупреждая, отключился.

«Отличное начало хорошего дня. Именно то, что доктор прописал. Нет, вру, мозгоправ прописывал совсем не это. Но таблетки, что он силком всучил мне на последнем приеме перед скоропостижной кончиной, так и пылятся в ящике стола.

Не вижу смысла пить их.

Не вижу смысла пить их, когда есть кокаин».

Рихтер с явной неохотой прошел в ванную комнату и уставился в отражение в покрытом разводами зеркале, которое занимало одну из стен. Выглядел мужчина как всегда. «Как всегда» подразумевало «Ты отлично выглядишь!», если вопрос был адресован одной из тех шестерок, что иногда подкидывали ему информацию, «Сносно», если оценивали внешние данные коллеги, «Паршиво. Выглядишь, как и подобает грязному нарику!» - всегда говорил Клаус. Рихтер подозревал, что последняя характеристика была ближе всего к истине.

«Я похож на мертвеца, восставшего из мертвых, где ключевое слово «восстал». Мы все в этом городе только и делаем, что восстаем. Помимо воли и желаний. Миллионы рабочих единиц без конкретной цели. Загнанные в рамки узостью своей ключевой функции – плодиться. Но в глубине души все мы понимаем, что в этом больше нет необходимости. Мы должны были исчезнуть с лица Земли, но выжили. Выжили, даже когда наше Солнце потухло и нам пришлось искать новый источник света и тепла. Выжили, даже убив собственную планету, превратив ее в своего рода корабль. Выжили на костях мира, в котором появились. И теперь на подсознательном уровне мы желаем исправить ситуацию. Отдаться воле судьбы. Стереть себя из мировой истории раз и навсегда, как пятно из-под чашки кофе. Мы будто маленькие дети, заблудившиеся в лесу. Испуганные и желающие лишь одного: вернуться домой. Вот только дома у нас нет. Вместо него - смерть».

Под серыми глазами Рихтера залегли серо-фиолетовые тени, которые на фоне общей бледности детектива казались особенно выразительными и являлись единственными яркими пятнами во всем его мрачном образе. Черные волосы доходили до плеч. Их давно следовало бы подстричь, но себе бы Рихтер ножницы не доверил, а парикмахеру-незнакомцу – тем более. Длинная челка, доросшая до подбородка, раздражала и мешала, но не настолько, чтобы детектив смог пересилить свою паранойю и наведаться-таки в ближайшую парикмахерскую. Вместо стрижки Рихтер по старинке использовал воск, которым каждый день приглаживал густую гриву к голове. Сегодняшнее утро не стало исключением. Непослушные волосы кое-как приобрели подобающий вид, хотя по опыту мужчина знал, что к вечеру будет привычно выглядеть как лохматый пес, побывавший в воздушной трубе. Седые виски, которые мужчина постоянно старательно выбривал, вновь отросли. Рихтер провел пальцами по грязно-серебристой седине и поморщился, поймав себя на мысли, что в свои тридцать три года походит на уставшего от жизни старика. И, если усталость он бы опровергать не стал, от звания старика все еще старался отмахиваться, хотя молодые офицеры на работе порой и принимали его за умудренного опытом старца. Впрочем, кликать Рихтера стариком они не спешили, так как за детективом давно закрепилась кличка иного сорта.

Черная двухдневная щетина лишь усугубляла и без того плачевное положение. Скулы, как и виски, уже частично поменяли цвет с черной смолы на блеклую сталь.

“И как я докатился до этой жизни?” - подумал детектив скорее с толикой удивления, чем с сожалением или ужасом. На сожаления сил уже не оставалось. Да и вопрос был скорее риторическим, ведь Рихтер прекрасно знал, Как и из-за Кого он докатился до оного существования. Впрочем, философским угнетающим мыслям детектив предавался всю ночь, так что теперь можно было дать себе немного отдохнуть от хронической всепоглощающей депрессии и заняться работой.

Перед глазами мигнул значок входящего сообщения. Рихтер тут же быстро моргнул два раза, открывая его и просматривая содержимое. Местом встречи с Клаусом оказалась, вполне ожидаемо, одна из самых роскошных гостиниц Хэллбдэнкфурта, что располагалась на пересечении улиц Вильгельмштрассе и Купферграбен. Вслед за адресом, тут же пришло еще одно сообщение Клауса с единственным словом «НЕМЕДЛЕННО!»

- И куда ты так торопишься, старик, - фыркнул детектив, привычно в слепую нашаривая на боковой полке эфедрин. – Трупы никуда не уйдут. На то они и трупы, - вздохнул он, закапывая наркотик в глаза и промаргиваясь. Стоило лишь надеяться, что краснота с белков, на фоне которой светло-серые глаза Рихтера и вовсе казались белыми, спадет раньше, чем он предстанет перед Клаусом. Не хватало для полного счастья выслушивать от коллеги очередную лекцию о том, какой неправильный образ жизни он ведет. Если бы Рихтер решил заняться своим здоровьем, первое, что бы он сделал, это уволился. Потому что его убивал не никотин, не эфедрин и даже не кокаин, который он принимал каждое утро за чашечкой крепкого кофе. Его убивала только работа. Любимая и ненавистная одновременно.

Занюхав две дорожки белого порошка и подождав пару секунд действия, детектив потянулся и поплелся в комнату одеваться. Будь его воля, и Рихтер заявился бы на место преступления в одних трусах, но тогда бы коллеги окончательно решили, что он свихнувшийся торчок. И никого бы не волновало, что в отделе по борьбе с наркотиками эти самые наркотики принимали абсолютно все. Кто-то снимал напряжение после трудного рабочего дня с помощью марихуаны, другие, мучаясь от ужасающих образов, сопутствующих их профессии, увлекались галлюциногенами и транквилизаторами, третьи, страдая от старых ран и фантомных болей, закидывались кодеином и прочими обезболивающими, в надежде избавиться от страданий хоть на какое-то время. Рихтер принимал кокаин, потому что только он позволял ему мыслить в необходимом диапазоне. Конечно, каждый вечер мужчина употреблял «белизну», очищая свой организм от пагубного воздействия и физической зависимости от порошка. С психологической зависимостью Рихтер не боролся, его устраивало подобное положение дел. Когда Клаус в очередной раз заводил шарманку про то, что такими темпами детектив не доживет до сорока, мужчина, сквозь зубы, всегда цедил одно и то же: «Я надеюсь, что не доживу до этих чертовых сорока». И, судя по виду мужчины, он шел к поставленной цели семимильными шагами. Пусть детектив не по желанию, а, скорее, в силу привычки, каждые день проводил минимум четыре часа в тренажерном зале, а так же отрабатывал приемы самообороны по полночи (надо же было в очередной приступ бессонницы чем-то себя занимать), его тело все равно не выглядело здоровым. Широкие плечи, накаченную грудь и выразительный пресс покрывали фиолетовые синяки, что возникали сами собой и, будто бы, по независящим от Рихтера причинам. А шрамы от огнестрельных ран в плече и боку периодически воспалялись, хотя с момента их получения прошло уже много лет.