– Что случилось? – спросил, войдя, Боромир.

– Не знаю пока. На шее у парня опухоль чернеет. Вот, уже и уха не видно. Очень уж шустро пухнуть стало. Боюсь, что там яд. Давай, держи его. Как бы не стал дёргаться! – Жизнемира указала на тёмно-малиновую опухоль на шее парня.

Операцию Жизнемира провела умело и быстро. Из раны вытекло много гноя и запёкшейся крови. Причём пришлось резать опухоль довольно глубоко, так как куски мёртвой плоти, вываливающиеся из раны, были величиной с горошину. Парень несколько раз дёргался, но это были нервные конвульсии измученного тела. В сознание он так и не пришёл.

А потом потянулись дни, похожие друг на друга. Юноша неподвижно лежал, не подавая признаков жизни. Милёна кормила его через трубчатый стебель болотника сиропами, которые готовила вместе с Жизнемирой. Ей нравилось ухаживать за парнем. Он был не такой, как другие. Правильные черты лица, светлые волосы – всё говорило о том, что он Особенный. Вот только мускулы на его теле становились все меньше и меньше. Было такое ощущение, что он сам себя съедал изнутри. Это очень беспокоило девушку.

Все чаще Жизнемира заставала Милёну сидящей около парня и пристально смотрящей на него. Похоже, девчонка влюбилась. Очень просто создать себе образ принца, когда этот принц молчит. Несколько раз Жизнемира пыталась завести разговор об этом, но Милёна отмалчивалась, потупив глаза. От мудрой женщины не так-то просто было спрятать истинные чувства, и Жизнемира поняла, что, когда парень очнётся, будут большие проблемы. Слишком хорошо она знала независимый и упрямый характер Милёны.

Поселение друидов. Алекс

Выплывал из сна мягко и ровно. Хорошо так поспал. Чувствовалось, что отдохнул, можно вставать и идти…

Куда?

Где я?

Кто я? Опачки.

Что-то с памятью моей стало,

Все, что было не со мной, помню!

Не будем паниковать, разберёмся по порядку, я же программист. Что такое программист? А фиг его знает. Смешное слово. А кто я? Ага, я – Александр Алексеевич, для друзей – Алекс.

Отлично! Идём дальше. Я – мужчина. Правильно, все моё – при мне (удовлетворённо понял, ощупав соответствующие места), и нахожусь… вот первый вопрос – где? Этого точно не знаю.

Так. Дальше. Как в это неизвестное попал?

Шёл по лесу. Да, точно, шёл по лесу. Откуда и куда?.. Не помню.

Да что же это за хрень такая! Может, у кого-то из друзей напился? Тогда чего я по лесу шляюсь? И почему так голова болит, когда пытаюсь воссоздать в памяти, что было? Вопросы, вопросы…

И всё-таки, нужно хоть что-нибудь вспомнить. Помню детство, школу, институт. Ура, я знаю, что такое программист!

Немного полежав, решил попробовать ещё раз. Первый вопрос: «Что я делал в лесу?» Куда-то шёл… и… ничего… как будто и не было ничего. Ни куда шёл, ни откуда.

Последнее, что помню, – с друзьями поехали в лес сплавляться на байдарках. Отлично! Это уже кое-что. Потом я полез в пещеру и… Опять, ничего не помню!!! Вот оно, понял! Я упал и ударился головой, поэтому и потерял сознание!

Облегчённо вздохнул, и тут же новое воспоминание обожгло сознание – я дрался с монстром! Боже праведный, чего только ни привидится с больной головой!

Открыв глаза, очень удивился. Я лежал на невысокой двуспальной кровати в деревянной избе с полом, устланным душистым сеном. Вот только изба была странная. Без брёвен. Такое ощущение, что стены сделаны из одного куска дерева. Подумал, что это обшивка. Ничего так дизайнчик, под старину!

Опустив глаза, оценил своё тело. Накрыт я был тонкой материей грубой вязки. Перебинтованная нога, грудь, левая рука. Ощупал голову. Точно! На голове повязка. Кто же меня так оприходовал? До потери памяти! В прямом смысле этого слова. Почему я не в больничной палате, а в этом сарае? Ну, это объяснимо. Раз я упал в пещеру, друзья дотащили до какого-нибудь лесника, вот и лежу тут. Может, даже вертолёт жду. Вот только лесник, видимо, эстет. Посуда, что стоит около кровати на табуретке, и та деревянная да глиняная.

И всё-таки, где я и где все остальные? Прислушался. Тишина. Потрогал бинты на голове. Упаковали меня знатно. Правое ухо и вся шея замотаны, даже давит немного. И бинты странные. Грубые какие-то…

Батюшки родные! Вспомнил! Господи, лучше бы не вспоминал! Я в другом мире! А может, это всё был сон? Да. Конечно, сон. Но я, вроде, не падал вниз головой. Воспоминания отрывочные и мутные. Как будто всё было очень и очень давно.

Так, я шёл к графу Тургинову. Подумать только, к графу. Это что, не бред? Примем за рабочую версию. Тем более я уверен, что знаю Саймона, Зулу. Зулу? Ну да. Она негритянка. Откуда тут негритянки? И у неё дочка или сестра, зовут… Как же её зовут? Ну конечно, Лиза. Как же я мог забыть? Милое создание. И ещё у меня есть пёс. Да, точно, Рекс. Ну, слава богу, все помню.

Почему же я ранен? Конечно, я же дрался с… Не знаю с кем. С камазом? Бред. Но память услужливо рисовала картинку, в которой я с мечами наперевес бегу на мчащийся навстречу грузовик. Стоп. По-моему, у меня с головой проблемы. Да ещё какие! Ладно, подождём, вот кто-нибудь придёт и всё прояснит.

Я долго лежал в гнетущей тишине. Старался вспомнить хоть что-нибудь связное. Но всё, что касалось последних дней, всплывало в виде обрывочных картинок. При этом своё детство и студенчество помнил очень чётко.

Раздался тихий скрип двери, и в дом кто-то вошёл. Я закрыл глаза и принял расслабленную позу. Голова побаливала и очень хотелось пить. По осторожным шагам понял, что ко мне кто-то подошёл. И что дальше? Притворяться или восстать из мёртвых. Лучше полежу. Опыт подсказывал, что нужно как можно дольше не подавать признаков жизни. Целей будешь!

Ещё скрип дверей и женский голос:

– Ну, что ты над ним сидишь? Заняться нечем?

А голос знакомый, глубокий и мягкий. Мамский такой голос.

– Бабушка, по-моему, он шевелился. Он не так лежал, и аура у него посветлела, – раздался надо мной девичий голос. Захотелось увидеть этого ангела. – У него глаза шевелятся и дыхание сбилось. Ему, наверное, опять плохо.

Судя по шагам, подошла бабушка.

– Может, сон снится? – короткое молчание, а затем: – Ну что, парень, как ты себя чувствуешь?

По-моему, это ко мне.

– Бабушка, он что очнулся? – ангельский голосок будоражил во мне любопытство.

– А ты не видишь? И чему я тебя учила?

Шаги удалились. Притворяться стало стыдно. Я разлепил веки. Рядом со мной действительно сидел ангел во плоти. Девушка была бесстыдно мила.

Мягкие черты лица, изящный пропорциональный носик, большие голубые глаза, золотистые волосы, тонкие чувственные губы. Вот только годков ей, на мой взгляд, двенадцать-тринадцать. А жаль.

– Кх… кх… – раскашлялся я и выдавил из себя: – Пить… дайте пить!

Притворяться умирающим не пришлось. Голос звучал тихо даже для меня. В горле как будто песка насыпали – сухо и колюче. Девушка выжала тряпочку, с которой мне в рот попала вода. Я облизал сухие губы.

– Тебе нельзя много, – проговорила она. – Наконец-то ты очнулся, мы уже и не надеялись. Ты молчи, молчи. Вот наберёшься сил, тогда и поговорим.

Проглотив живительную влагу, я смог произнести:

– Ты ангел? Твой голос нежнее песни сверчка. Я уже в раю?

– Не знаю, что такое «раю». Ты у нас, мы с бабушкой пытаемся тебя оживить. Я не ангел, я Милёна.

– Говори, говори. Твой голос хочется слушать и слушать, он лечит лучше любых лекарств. Ты не молчи, иначе мне станет совсем плохо.

Меня просто несло, охватила какая-то бравада. Это что, нервы или гормоны?

– Бабушка, ему плохо, – тут же отозвалась Милёна.

Вошла женщина бальзаковского возраста. Весьма миловидная. Лицо гладкое, без морщин, внимательный взгляд, возраст выдавали разве что мудрые глаза и мягкий грудной голос:

– Ох, Милёна. Ты что, не видишь, что он тебе льстит? А вы, льстец, прекратите свои бесстыдные речи. Милёна от вас две недели не отходила, а вы только очнулись и сразу заигрываете.