на руках оказалась крохотная, беззащитная девочка, которая отчаянно сражалась с каплями и звала на помощь.

- Что же делать?.. - растерянно спрашивала женщина сама себя и смотрела на малышку. - Ты же теперь сирота, не иначе. А сироты никому не нужны.

Девочка, успокоилась и замолкла. Она широко открыла свои светлые, большие и почти круглые глаза, и посмотрела на Веру, при этом едва заметно улыбаясь. И сердце женщины не выдержало.

- Ты мой грех, - она глубоко и тяжело вздохнула, - мне и нести этот крест.

Она в последний раз посмотрела на мертвую мать, затем вдаль на тело отца, и стала торопливо пробиваться сквозь капли, в направлении своего дома.

Глава 1.

Прошло тринадцать лет.

На дворе стоял дождливый, но теплый октябрь. Деревья засыпали, одновременно перекрашивая свои листья в желтый цвет осени, и с каждым новым желтым листком, жизнь замирала все сильнее. Сырость и грязь, стали неотъемлемой частью этого мира, а постоянные мелкие дожди, их вечными спутниками. И уже трудно было себе представить эту жизнь без них. Но они не надоедали, они просто были, и их время пришло. Все вокруг пахло древесной гнилью и опавшей листвой, сыростью и сном. Это нельзя было назвать вонью, но и ароматом тоже. Хотя с другой стороны, никто уже и не обращал внимания на этот запах. Жизнь приобретала лениво-сонный характер. А на небе, беспросветно, сплошным ковром, медленно текли угрюмые тучи, словно еще один слой сырой земли. Мрачные, тихие, одинаковые.

Село Подгорное было очень большим, но к сожалению, крайняя отдаленность от цивилизации, сделало его практически безжизненным. На просторных улицах, и в широких домах, уже мало кто обитал. В основном это были те, кому некуда ехать, и никому они не нужны. Заброшенные фермы как мертвые боги, стояли пустыми зданиями без окон и дверей, бессмысленно и бесполезно занимая огромные территории огражденные забором, мрачно дополняя этот медленный шедевр, и делая из него картину конца света. Где все ушли, и никого не осталось, лишь брошенные и забытые, словно дневные бабочки ночью, ютятся у единственного источника света. Эти же фермы, которые когда-то давно, так давно что кажется в прошлой жизни, должны были кормить все прилегающие поселки, теперь служили источниками строительных материалов, и местные разбирали их истлевшие тела на свои нужды, и некому было их останавливать, да и никто этого делать уже не хотел. Ведь фермы умерли, как в последствие умерли их поселки.

Несколько маленьких продуктовых магазинов, с вполне современной, а главное недорогой продукцией, пестрившей яркими красками на старых изношенных полках, которым был не первый десяток лет. Громоздкие, безвкусные вывески на облезших стенах, и выцветшие рекламные наклейки на окнах, на которых можно было встретить уже давно вымерший товар. Старая как само село, но необходимая как сердце, почта, располагалась в до того разваленном здании, что его с легкостью можно было бы назвать аварийным. Одно было хорошо, здание было одноэтажным и низким, потому страха у людей не вызывало. Еще было три аптеки, где две из них ветеринарные, которые к слову выглядели диковинно чистыми и ухоженными. Хотя по соседству с аптекой, находилась маленькая поликлиника, отвечающая все канонам здешнего мира.

Вот почти все что тут было, но этого вполне хватало. Все новинки в основном люди привозили себе сами, или как минимум заказывали почтой. А связь, была беспроводная, и умещалась на паре-тройке, высоких вышек, которые своим современным дизайном, ярко выделялись из общей гаммы застывшего прошлого. Хотя за пару километров располагались частные теплицы и поля, служившие основным источником доходов. А местные, выращивая свой урожай, продавали его там, ну или меняли на их продукцию, тем самым заполняя дыры в нужде.

Водопровода не было, зато был газ. Желтой паутиной труб проходил он по улицам вдоль обочины дороги, от редкого дома к редкому, минуя пустые и заброшенные. Одновременно служа негласным указателем для жизни, плавно намекая, что тут живут люди, а тут их нет. И местные его берегли, ведь все понимали, случись с газопроводом авария, помощь приедет нескоро, а газовые котлы напрочь вытеснили печи.

Дороги как жилы села, метались из одного конца к другому, переплетаясь между собой, и заманчиво уходя вдаль, к иной, лучшей жизни. Испытывая и без того немногочисленную, морально изношенную молодежь, на прочность характера. Были же эти дороги двух абсолютно разных видов. Первые сравнительно целыми, с практически неповрежденным асфальтом. Оно и понятно, ведь машин было мало, и изнашивать его было некому. Разве что вечно изменчивая погода, оставляла в них дыры, и постепенно разрушала по краям. Эти дороги были в основном, от или до центра села или же ведущие к брошенным фермам. Автомагистраль периодически ремонтировалась, но это было уже за пределами села. Но вторые, были наоборот, словно из другого мира. Кривые, побитые, грязные. Вечно залитые непроходимыми лужами, и вязкой грязью, перемешанной с крупным щебнем. Но конечно же, этот убогий вид, и был основным.

Еще был большой глубокий, но почему-то пугающе одинокий лиман. Он и в лучшие свои годы, не был особо популярен, а теперь и вовсе забыт. Рыбы хоть было и много, но она в основном, больше попадалась в виде мертвых тушек, выброшенных на берег, после очередного мора, причину которого никто уже и не искал. Оставляя мертвых рыб на пир для птицы. Но все же, были одинокие смельчаки, борющиеся с непогодой, с мокротой и ветром. Выходящие, на своих металлических обветшавших лодках, и теряясь в тумане на волнах, вылавливали себе и на продажу, скромный улов. А на берегах, даже туристов с удочкой не было. Лишь брошенные, заросшие, или наоборот лысые и безжизненные пляжи, свидетели былых счастливых лет. И все теперь в прошлом.

Пожилая, высокая и худая женщина, по имени Вера, являлась ярким примером местной фауны. Угрюмая, как и вся здешняя жизнь, с чисто-деревенским строгим характером. И очень специфическими представлениями православного христианства, которое гласило, что Христос не любил геев и наркоманов, яркой, а главное откровенной одежды, и всех тех, кто не ходит в церковь. Хоть для этого и приходилось идти через все село. Еще она, как бывший учитель в школе-интернате, была жесткая, черствая и требующая дисциплины, что сказывалось даже на ее хозяйстве, состоящим из до смешного мелкой козы Фроськи и птицы. Бедные животные, были обделены как пространством, так и вниманием. Даже несчастный беспородный пес, с простой кличкой Тузик, не имел никаких привилегий, и другой раз даже мог быть забыт за забором. Переубедить же Веру было практически нереально, а вот зато глупости, в свою не особо интеллектуальную голову, она впускала