Подъезжая к дому, глушу мотор и ору:

— Я дома! И голодный, как тысяча носорогов!

Захожу на кухню, Мар с ложкой в одной руке и поваренной книгой в другой, склонился над сковородкой, в которой что-то шкварчит, распространяя дивный аромат.

— Добрый вечер, Шмель, — выдает зеленоглазое чудо. Он всегда вежлив, еще ни разу не слышал от него грубость.

— Добрый, скоро будет готово?

— Еще пять минут.

— Тогда я в душ.

Освежившись и переодевшись в застиранные домашние шмотки, протопал обратно на кухню, где меня уже ждала полная тарелка съестного. Едим в молчании, уютно-то как. Облизываю губы и отставляю пустую тарелку.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Мар встаёт и собирает грязную посуду, но неожиданно одна тарелка соскальзывает и падает на пол, разбиваясь вдребезги. Наклоняюсь собрать осколки:

— Я подниму.

— Да я сам могу… — Мар тоже присел.

Наши пальцы сталкиваются над осколками, поднимаю глаза и тону в зеленых озерах. Почему я раньше не замечал, какие у него красивые глаза и длинные пушистые ресницы? Бледная кожа расцвела румянцем, красный язычок нервным движением облизал губы. Меня окатила волна жара от этой картины, к счастью, на моей смуглой коже смущение не так заметно. Неожиданно остро я осознал, что жестко попал. Капец тебе, котеночек, только кому из нас? А может сразу обоим?

Ожидающий

Прошло уже три дня с того дурацкого происшествия над разбитой тарелкой. Вроде все как обычно, но Шмель теперь старается не быть ко мне слишком близко. Почему? Я чем-то обидел его? Ловлю на себе его частые взгляды. Собственная реакция тогда смутила и обескуражила, не думал, что могу возбудиться от одного прикосновения.

На улице пошел дождь. Черт! Как раз конец рабочего дня, зонта с собой, естественно, нет. Пофиг, оборотни не простужаются. Выключаю свет, закрываю кафе, ставлю на сигнализацию. Выскакиваю под прохладные капли. Весна уже в разгаре, но дожди еще холодные.

Быстрым шагом иду по улице, надо скорее домой. Домой. Я только недавно понял, что раньше дома у меня никогда не было, было место, где я спал и все. Волосы намокли, прохладные капли стекают по шее, одежда безнадежно промокла, хоть выжимай.

Сворачиваю за угол и сталкиваюсь с компанией золотой молодежи. Все подвыпившие, один с девахой на шее. Запах гиен бьет в нос.

— Опаньки! Да это один из котят Сайдо, – тянет самый наглый, в кожаных штанах и жилетке на голое тело.

— Симпатичненький, – хихикает девица.

Вся толпа из шести человек обступает меня. Какого хрена им в дождь не сидится под крышей?

— Пропустите, – стараюсь говорить ровно, но сердце уже гонит кровь быстрее.

— Чего ты там шепчешь, доходяга? – Самый рослый, в военных ботинках и штанах цвета хаки, мускулистую грудь обтягивает черная майка.

Я смотрю в серые водянистые глаза и сдерживаю рык.

— Опусти глазки, кошечка, а не то придется поучить тебя манерам! – нагло скалится еще один.

— Ты мне не альфа, чтоб я глаза опускал, — тихо говорю я и расставляю ноги поудобнее. Ребята хотят подраться, а я оказался не в том месте не в то время.

— Я вобью тебе в глотку эти слова! – орет скалящийся придурок и кидается на меня.

Уклоняюсь, страх подстегивает инстинкты, когти вырастают сами собой, клыкам тесно во рту. Наши движения сливаются в серые мазки, я успеваю ранить когтями двоих, прежде чем спину обжигает. Падаю на асфальт, меня пинают. Сплевываю кровь. Вскакиваю и бью в челюсть ближайшего противника, он отлетает в стену дома, сыплется штукатурка. Еще одного припечатываю об фонарный столб, опора выгибается от удара. Бедро горит огнем, мне, кажется, кусок мяса выдрали. И вдруг все кончается, мотаю головой и оглядываюсь.

В двух шагах стоит Шмель, он раскидал гиен, как собачонок. Парни валяются кто где.

— Совсем охренели, мать вашу, вшестером на одного!!! Отцы еще узнают о вашем поведении! А теперь все марш домой! – синеглазка в бешенстве, у него тигриные когти и оскал, клыки явно больше моих. Как он вовремя!

Тигр легко подхватывает меня на руки, нога болит зверски, горячая кровь течет по спине. Обнимаю его за шею, так удобнее нести. Он кладет мою тушку на заднее сиденье машины и начинает раздевать.

— Ты чего? – шиплю я, мне больно, и голова кружится.

— Тебе надо перекинуться, Мар, раны серьезные. – У него дикие обеспокоенные глаза, он уже разорвал на мне футболку. Горячие ладони прошлись по коже.

— Я сам… — пытаюсь оттолкнуть его руки.

- Какое сам! – рычит он. — Тебя чуть на ленточки не порвали!

Его рык бьет по ушам, зажмуриваюсь и, прикрывая уши ладонями, откидываюсь на сидение и даю разорвать на себе штаны. Шмель стягивает с меня лохмотья, нависает и гладит по голове. Открываю глаза и осознаю, что обнажен, но он смотрит с такой болью в глазах, как будто это его только что разодрали в кровь, а не меня.

— Мар, перекинься, а я одеяло сейчас достану из багажника, – ласково говорит он, как с больным ребенком. И исчезает из поля зрения.

Я киваю и превращаюсь в зверя, боль утихает, лежу так недолго. Потом снова в человека, сворачиваюсь клубком. В голове полный бардак. Я заляпал Шмелю сиденья кровью. На меня набрасывают мягкое одеяло, Шмель укутывает моё тело в кокон.

— С ума сошел, я и так тебе весь салон кровью залил! Теперь и одеяло заляпаю, – у меня голос предательски дрожит. Со мной никогда… никто так нежно… не обращался…

Этот атлет хренов, вдруг пододвигает меня, садится и перетаскивает к себе на колени, обнимает. Так и сидим в машине на заднем сидении с открытыми дверями; дождь идет. У рыжего бугая мокрые волосы, утыкаюсь ему в шею, вздрагивает, но не отстраняется, вцепляется в меня еще сильнее. Втягиваю его запах, хвоя и полынь, моё бедное сердце никак не хочет успокаиваться.

Тигр поворачивает ко мне голову, встречаемся глазами, в синих омутах плещется что-то мне непонятное, сердце замирает в груди, а мужчина тянется для поцелуя. У него горячие и очень нежные губы. Проводит языком по моим, просит разрешения. Я открываюсь и впускаю настойчивый язык. Нежность, нежность, нежность с привкусом мяты. Меня никто… никогда… так не целовал. Робко отвечаю и ловлю его вздох, наши языки сплетаются, догоняя друг друга. Сердце бешено колотится, но не от страха, а от новизны ощущений. Так сладко!

Сам не замечая, обнимаю Шмеля за шею, я согрелся от одного лишь поцелуя. Кто бы мог подумать, что такой сильный мужчина может быть таким нежным. Он отрывается от меня, в его глазах светятся звезды, шальная улыбка на губах.

— Поехали домой, Мар, — почти мурлычет рыжий.

— Поехали, – шепотом соглашаюсь с ним.

Он оставляет меня на заднем сиденье, закутанного в одеяло, заводит машину, мы едем домой.

Предвкушающий

Я не понял, как мы доехали до дома, всю дорогу улыбался, как идиот, и смотрел в зеркало на Мара. Парень сидел, нахохлившись, кутаясь в одеяло. Когда я увидел его, окровавленного, дерущимся с гиенами, у меня в мозгах что-то щелкнуло. Я понял, что убью любого, кто посмеет причинить ему вред. Разве можно грубо с ним обращаться? У него очень нежная кожа, мягкие губы. Тонкие хрупкие запястья, такие маленькие руки по сравнению с моими. Я вообще по сравнению с ним двухметровая горилла.

Наконец, доехали. Глушу двигатель, вытаскиваю Мара из машины, для меня он не тяжелее перышка, вхожу в дом и направляюсь в спальню, в мою. Ловлю на себе испуганный взгляд. Он что думает, я сейчас наброшусь и изнасилую его? Кладу свою ношу на кровать.

— Ванна там, сейчас найду пижаму, – я целую его в подбородок и иду шариться в шкафу.

Ничего подходящего не находится, выбираю длинную хлопковую рубашку, ему она чуть ли не до колен должна быть. Захожу в ванну, душевая кабина плотно закрыта, просматривается силуэт парня. Одеяло на полу, поднимаю и запихиваю в стиральную машину.

— Мар, я не нашел пижаму, здесь рубашка, надевай её пока.

— А почему ты не отнес меня в гостевой домик? Все мои вещи там, – мой котенок в недоумении.