— Извини, значит? Боже, Гиа! Рейнджеры будут здесь через двадцать минут.

— Я же сказала, что сожалею. И зачем вы рвались наружу, как дикий зверь? Надеюсь, из лучших побуждений.

— Послушай, — сказал он, — у нас есть еще чуть меньше двадцати минут. Есть еще время… Мы еще можем успеть.

— Не будьте вульгарным.

— Но это же ты сказала, что хочешь от меня ребенка.

— Сексом я буду заниматься со своим бойфрэндом, — ответила она.

— Но послушай, Гиа: это же ты сказала, что хочешь от меня ребенка.

Все закружилось у Макса перед глазами, ему казалось, что палатка вертится вокруг него.

— Правильно, — сказала Гиа, — теперь, получив прядь ваших волос и образец ДНК, я могу родить ребенка, когда захочу. А вы что думали…? К тому же, именно вы и подсказали мне идею о пряди волос, но заниматься любовью с мужчиной, который годится мне в отцы… Боже, что за вульгарность.

— Ну, спасибо тебе большое.

— Не сердись так. Сказать по правде, я почти поддалась искушению. Ведь пока я выберусь отсюда и увижу Бруно, пройдет целая неделя.

— Как это целая неделя? Ты не понимаешь, что ты нажала на кнопку сигнализации? По закону рейнджеры вывезут тебя отсюда. И штраф 40 тысяч долларов за ложный вызов…

— Но мне вряд ли придется покинуть эти места. Ведь я нажала только на ваш сигнализатор. Только вам придется уехать.

Действительно, огонек на её диске, лежащем на подушке, не мерцал в темноте.

— Честно говоря, я очень расстроена, — продолжила она. — Я ведь узнала много нового о Вордсворте сегодня. Теперь некому будет меня учить.

— Нет, я проучу тебя, — сказал Макс, схватив диск сигнализации с ее подушки, — вот тебе урок дикой человеческой природы.

— О, Господи, не надо!

Ее сигнализатор издавал едва слышимое жужжание, когда он выдрал его красную кнопку. Макс подумал, летит ли именно за ними геликоптер, звук которого уже донесся до него.

— И отдай мне мою прядь волос, — сказал он в мерцающей тьме.

В Блумингтоне улицы были пусты, контрастируя с людными домами в Кокии, с устремившимися к вулкану тропинками на Биг Айленд, с кричащими казино в Вайкики.

Акура встретила его в аэропорту. Она была одета в длинное пальто-шинель, которое выглядело очень странно в такой солнечный день. Но когда они дошли до машины, она широко распахнула пальто; он от удивления выронил свой рюкзак. Под пальто у нее было только нижнее белье ~ экипировка тигрового раскраса приподнимала грудь и заканчивалась высоко на бедрах.

— О…

— Называй меня Дикой Штучкой. Я занималась самоанализом во время твоего отсутствия. И нашла себя.

Он благоразумно не стал упоминать о возможной роли ревности в этом ее выборе ни в тот день, ни в тот вечер, ни в ту ночь, ни на следующее утро, когда она выпила все шампанское, довела до изнеможения их обоих и чуть не изувечила себя на всю оставшуюся жизнь.

— Господи, — сказал он, — это было потрясающе.

— Ммм. А на самом деле о чем ты думаешь?

— На самом деле? Вспоминаю кое-что из Вордсворта.

— Процитируй.

— Строчки из «Прелюдии»:

«Не на Утопии, таинственном острове в дальней дали!

Лишь в мире особом, который есть мы сами

У каждого найдётся место — иначе суждено едва ли —

Для счастья!»

К. Д. Вентвортс

ВНОВЬ РОЖДЕННЫЙ [3]

(Рассказ)

Перевела Виктория Коршунова

Моя лучшая подруга, Гармония, хотела прийти ко мне позаниматься, поэтому я позвонила домой и спросила Иисуса, что будет на обед. Он сказал, что не знает и что ему все равно. Поскольку он постился, то не выходил из своей ниши в гостиной, даже когда мама готовила его любимую лазанью. Говорил, что ему нужно думать о более важных вещах, таких, например, как состояние его бессмертной души.

Иисус все время разглагольствовал о душе. Если бы мама знала, каким занудой он станет, когда научится говорить, она бы никогда не решилась взять кредит на приобретение дурацкого клона Сына Божьего. Я бы на ее месте купила блестящий чёрный «Хаммер», но в то время мне было только два года и моего мнения никто не спрашивал.

Отец ушел от нас, когда мне было десять, а Иисусу — восемь. Сказал, что с него хватит. Даже в восемь лет Иисус уже всех изводил, без конца таская домой сбитых на дороге котят, чтобы воскресить их из мертвых.

Гармония считала, что иметь дома собственного Иисуса это кошмар: все равно что жить в церкви и вместо апельсинового сока пить за завтраком святую воду. Но она была католичка, и ей каждое воскресенье приходилось слушать проповеди священников о бизнесе по клонированию святых. Трудненько не поддаться. Правда, хотя вся эта жуткая неразбериха началась с Туринской плащаницы, Гармония считала, что виной тут выдумка протестантских ученых, которую мы теперь и расхлебываем. Лучшая моя подруга иногда бывала просто невыносимой.

Иисусу Гармония тоже не нравилась. Она всегда ему грубила, к тому же её черные, всегда стоящие торчком, в виде шипов, волосы напоминали ему гвозди — а не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, как Иисус относится к гвоздям. Когда она приходила, он всегда бурчал что-нибудь вроде «пустите детей приходить ко мне» [4]. Гармония бесилась и обращала его внимание на то, что ей семнадцать и она не ребенок. А Иисус только улыбался с умным видом, как будто не был на целых два года младше.

В тот день, после школы, мы с Гармонией зашли домой через заднюю дверь и свалили наши книги на стол. В кухне до сих пор пахло беконом с завтрака, но куча грязной посуды в раковине Иисуса ничуть не заботила. Как можно было целый день сидеть дома и палец о палец не ударить? Не могу поверить, что мы до сих пор вносим за него платежи. С таким же успехом мама могла бы просто сжечь эти деньги.

Мне нужно было делать тригонометрию, а Гармонии — дописать сочинение по «Алой букве», самой бессмысленной повести на свете. Свое я уже сдала. Написала, что Эстер крутила со священником. Ну и что с того? Она была молодая, почему бы ей не провести хорошо время? Этим пуританским ребятам стоило бы вовремя избавиться от своих задвигов.

За кухонной стойкой Иисус аж скосил глаза к носу, пялясь на стакан с водой. Прыщи у него снова расцвели буйным цветом, а волосы были длинные и нечесаные — в подражание сами знаете кому. Ему тоже стоило избавиться от своих задвигов.

— С этой водой ничего не произойдет, — сказала я, просто чтобы поддеть.

— Заткнись, Бейли! — ответил он, обороняясь. — Она уже розовеет.

— Ага, конечно.

Гармония пролистала «Алую букву», затем мрачно уставилась в текст.

— Каждый раз, когда я пытаюсь это прочитать, мне хочется врезать этой самой Эстер, — начала она. — Почему бы ей просто не сказать этим придуркам, чтобы они…

— Терпимость, — произнес Иисус. Он принял величавый вид, который долго репетировал. — Не судите, да не судимы будете.

— Слушай, передохни немного! — Гармония свирепо посмотрела через плечо на его тощий зад. — Разве ты не должен сидеть у себя в конуре?

Он взял стакан и выпил жидкость.

— Да, определенно вино, — отметил он, — отличное, настоящее каберне.

— Это называется не конура, а ниша, — сказала я, — она для раздумий и молитв. И он не обязан там сидеть, если сам не захочет. — Я открыла учебник по тригонометрии и вытащила листок с наполовину решенными задачами. — Он не раб.

— Но и не нормальный человек, Бейли, — заявила Гармония. — Иначе он должен был бы ходить в школу, как мы с тобой.

Вообще-то первые несколько клонов Иисуса ходили в школу, но власти быстро решили, что их присутствие «мешало учебному процессу». Мама попыталась записать его в технический колледж учиться на плотника, но он отказался прийти даже на первое занятие, так что теперь наш Иисус совершенствовался дома. Порой.