Пошла на звук. Ильмир над поленницей навес строил, добротный такой, из хороших, высушенных солнцем бревен. И движения все спокойные, ровные, без суеты, видать, знает, что делает. Я постояла, тенью укрывшись, да в дом пошла. От вчерашнего гуся ничего не осталось, забыла я половинку тушки в подпол убрать, вот хлесса и добралась до запаса. Я стеганула животину по хребту и вздохнула. Зря ругаюсь, сама виновата. Все из-за этого прихвостня забыла, а на зверя гневаюсь. Оскалилась, глянув на мужчину из окошка. Ладно, посмотрим, какой он храбрец. Побыл и будет.

- Эй, служитель, - окликнула его, выходя на крыльцо. - Отложи работу на время, непогода повременит. А вот обед- нет. К болоту сходи, жаб набери, да пожирнее. Можешь еще пиявок парочку. Топи чуток. И поворачивайся, жрать охота.

Он отложил топор, утер со лба пот. Постоял, разглядывая меня. Наверное, при свете дня совсем уж картина жуткая... вот и хорошо.

- Чего застыл? Может, ты еще и глухой вдобавок? Совсем Шайтас меня не щадит.

-Сколько? - глухо спросил он.

- Чего сколько?

- Жаб сколько? И пиявок.

- Да сколько в мешок влезет. Болотце там, по тропке...

- Найду, - коротко бросил служитель и пошел к моим покосившимся воротцам, забрав свой клинок. Я хмыкнула, провожая взглядом его спину. Ну, даст дух лесной, больше не свидимся.

И пошла в дом, выкинув служку из головы.

И каково же было мое изумление, когда этот прихвостень не только явился, но и притащил целый мешок, в котором квакало и шевелилось. И тушку зайца.

- Я подумал, что из зайчатины суп вкуснее, - спокойно сказал он. - Но если ты предпочитаешь жаб, вот они.

Квакуши запрыгали в мешке, переживая. Я окинула мужчину злым взглядом. Вот уж наглость дивная.

- Что ты есть будешь, то мне решать, - прокаркала я не хуже Саяны. - А заяц этот молодой совсем, даже первого выводка не дал, а ты его...

- Да и хорошо, - нахмурился он непонимающе, - у молодых мясо нежнее... И суп наваристее.

Вот тогда я совсем озверела, дернула мешок с квакушами.

- Во двор иди, пяток почисти на суп, остальных обратно в топь отнеси. В котелок тех, что с желтыми бородавками, не перепутай. Я с красными не люблю, горчат...

- Относить обратно зачем? Можно ведь ... впрок оставить, - вскинул он бровь. И красиво так вскинул, изысканно. Я вздохнула, оскалилась.

- А я лишь свежатинку ем! Завтра новых наберешь. Иди, Ильмир.

Он постоял, глядя на меня. И кажется, с трудом удерживаясь, чтобы не свернуть ведьме шею. Но удержался. Развернулся резко и вновь к болоту утопал. А я следом пошла, тенью укрывшись. Поманила из чащи духа лесного.

- Что ж ты, батенька, чужаку дорогу стелешь? - нахмурилась. - Запутать не можешь?

Дух глаза виновато опустил и руками развел.

- Так путал, Шаисса. Так уж тропки запетлял, сам чуть не заблудился. А этот - нашел. Размотал, как клубок, раскатал до самого твоего дома. Ты уж не гневайся.

Я пошамкала губами, смахнула хвостом сухой лист. Вот дела, подкинул мне забаву Шайтас...

Духа я отпустил, не его вина. Дошла до болотца, посмотрела, как служитель жаб из мешка вытряхивает. Скривился, как на кислое, еще и мешок пустой пнул. И сел на землю, обхватил голову руками, застыл, чуть покачиваясь. Квакуши попрыгали по кочкам, торопясь сбежать, пока в котелок не угодили. Но мужчина, кажется, их не видел, сидел, сжав виски, да так, что на руках вены синие вздулись.

А потом вдруг вскочил и одним шагом рядом оказался. Глаза бешенные, лицо перекошенное, клинок тускло сверкнул почти у горла моего. Сама не знаю, как отшатнуться успела.

- Кто здесь? - выдохнул Ильмир. Я застыла, потянула тени, укрылась. А сама дышать боюсь. И смотрю внимательно в бледное лицо. И в черную душу. Как же он меня почуял? Ведь и хлесса порой обманывается, а этот распознал. Пусть не до конца, но все же...

А Ильмир снова клинком взмахнул, и лицо спокойное стало, глаза холодными такими, что и Северко бы позавидовал.

- Ведьма, - глухо проговорил он. - Знаю, что ты здесь. Хоть и не вижу. - Он склонил голову, убрал сталь в ножны. Подобрал мешок и пошел к лачуге. А я присела на кочку, размышляя.

***

Супчиком жабьим я служителя все же накормила. Чтобы место свое знал. Пришел к ведьме, так и живи- по-ведьмински. Подобрала у болотца трех старых, пупырчатых, слизью измазанных квакух, такие сами вот-вот вдохнут, отнесла Ильмиру. В руки сунула его чистенькие.

- Еще раз ослушаешься, - выгоню, - сказала сурово и оскалилась. - Чисти. И аккуратно, шкурку не повреди, нужна она мне.

- Зачем, - выдавил он из себя, держа жаб на вытянутых руках и стараясь не кривиться.

- Высушу, растолку, с кровью человечьей смешаю, да буду поля посыпать, чтобы урожая не было, - хмуро пояснила я. Полюбовалась на ненависть в синеве глаз и пошла в свой закуток. Котелок ему самый дрянной выделила, а то от жабьего духа потом не отмоешь. Хотя что это я...

- После обеда пойдешь на речку, песочком посудину мою почистишь, - велела.

Он жабу на пол швырнул, разозлился, видать.

- Что ты мне бабскую работу поручаешь? Могу дрова колоть, забор тебе поставлю, крышу подлатаю. А котлы чистить не буду.

- Будешь, милый, еще как будешь, - нежно пропела я, сверкнула желтыми глазищами. - Или уже уйти готов? Так я не держу, иди. Другую ведьму найдешь, сговорчивее. А у меня нет работы мужской и женской, вся - ведьминская.

Он зубами скрипнул так, что Тенька ухо лапой поскребла, удивилась.

- Не знаю, где другую искать, - буркнул Ильмир. - Мало вас осталось, темных отродьев.

Я запечалилась: что верно, то верно. Почти всех извели служители.

- Так все вашими стараниями, прихвостни светлого бога, - усмехнулась я. - Больно любите вы ведьм на костры тащить. А порой и девок невинных жжете, почем зря, на потеху достопочтимой публике. А как понадобилась ведьма, за семь земель притопал, сапоги не жалея.

- И правильно делаем, что жжем, - вскинул он светлую голову. - Детям тьмы не место в нашем мире, пусть к Шайтасу и убираются. Мы землю от скверны очищаем, добро несем. Ведьмы - зло великое, богомерзкие создания!

Ух, как разошелся. Я хмыкнула, поклон ему земной отвесила.

- Вот спасибо, служитель, просветил темную, не знала - не ведала, - и снова поклон. - Как же я жила раньше? Хоть ты, благодетель, пришел, научил! Вот спасибо тебе! Пойду в топь, уничтожу ведьму, себя, то есть! Чтобы землю не пачкать!

Я развернулась, взметнув свой балахон, пошаркала к двери. Он посмотрел изумленно, а потом кинулся следом.

- Издеваешься?

По моему лицу от хохота снова потекли кровавые слезы. Тенька подошла ближе, распахнула свою жуткую пасть, все клыки явив, улыбается, значит. Мыши вылезли из норы, сели рядком, носы- бусинки подрагивают, усы дрожат. Тоже хохочут. Саяна примерилась, упала с насеста, схватила одну мышь и на крышу поволокла. А что делать, ворона же...

Я же, отсмеявшись и слезы утерев, указала служителю на жаб. Квакуши лежали там, где упали, я же говорю, старые совсем.

- Иди уже, служка, обед готовь. Сильно не перчи, запах жабий не перебивай. Давай- давай, пошевеливайся.

И отправила его во двор, на костерок. Ничего мне в доме вонять жабьим духом. Вытащила из подпола кусок валяной лосятины, поела с хлебушком, в окошко на мученика поглядывая. А уж страдал он знатно. Квакуши, почуяв скорую расправу, молодость вспомнили, порскнули в разные стороны. Так он ловил сначала, потом примерялся, чтобы освежевать и шкуру не попортить. Я на его лицо перекошенное глядя, чуть не подавилась от смеха. Но потом смотрю, зубы сжал и жаб разделал, да четко так, аккуратно, как и я не смогла бы. Мясцо соскоблил, в котелок накрошил, водички добавил. И стоит над костром, помешивает. Я даже расстроилась, что забава закончилась.

Принес, на стол бухнул.

- Готов обед, - сказал Ильмир.

- Готов, так ешь, - усмехнулась я.

- А ты?

- А я после тебя, - оскалилась. - Вдруг отраву ведьме решил насыпать? Вот отведаешь, посмотрю, живой ли, потом и я угощусь.