«Вот и отлично», решил он и поспешил занять ванную комнату, чтобы смыть свой позор.

— Ты че тут крадешься, мелкий? — в расчетах произошла ошибка и один из братьев таки оказался наверху. Он выходил из своей спальни, не упустив шанса не сильно двинуть Дереку кулаком под ребра, а затем потрепать по голове.

— Где был? Видок у тебя, конечно.

— Завали, — юноша грубо отпихнул брата, — не видишь, занят, — и закрылся наконец в заветной комнате.

Быстро скинув одежду, Кейн позволил себе страдальческий стон. Болела каждая клеточка тела, а задница больше всего. Не удивительно, что он заметил на белье следы от крови. Глянув затем в мутноватое зеркало, мальчик изрек краткое: «пиздец», и полез скорее под струи душа, смывая с себя кровь и грязь. Осознание того, что вымыться нужно было еще и изнутри, приводило его в еще более сильное волнение.

— Блять, блять, — он постоянно матерился от злости и бессилия, мечтая отпинать по яйцам сраного извращенца-шерифа, который решил воспитать его странным образом. Это хорошо еще, что тот в презике был, не то Дерек бы нервничал пуще прежнего. Главное, чтобы Рикки и его парни об этом не прознали… А там, может, как-то забудется.

***

Да, он пил. Порой пил неделями, скатываясь вместе с этим городом в выгребную яму, но никогда прежде не вытворял того, что сделал тем утром. Даже на следующий день, протрезвев, выспавшись и приняв холодный душ перед завтраком, Джим не мог понять одного, возвращаясь мысленно к началу своих действий — что его сподвигло? Он любит женщин. Никогда не испытывал тяги к мужчинам. И уж тем более к парнишкам.

Так и не найдя ответов, он списал всё на пагубное действие скотча и коньяка, коими баловался накануне вечером, и отправился на работу. Он сам удивлялся собственному безразличию, понимая, как низко пал. Не было даже желания узнать, что это был за парень или как он себя чувствует. Джим вел себя так, словно ничего не сделал. Ничего не произошло. Спустя пару недель он верил в это полностью, едва ли вспоминая ту остановку в лесу. Но вспомнить пришлось.

Зима была на носу. На днях выпал первый снег, но быстро растаял, оставляя после себя слякоть и грязь. Джима этот период времени года бесил особенно сильно, ведь небольшой домик, в котором он жил, был на окраине города, едва ли зная, что такое асфальт. Грязь там была везде и всегда благодаря дождям, что были частыми гостями, и снегу, что выпадал под утро, но быстро превращался в лужицы.

Дни потянулись один за другим, смазываясь в одно сплошное серое пятно и для Дерека. Его жизнь в сущности никак не изменилась, не считая того, что Рикки все чаще брал на тусовки со своей шпаной, а внутри у самого парня зрело желание как-нибудь подгадить шерифу. Физическая боль прошла в конце концов, раны затянулись, зато вот душа его требовала справедливости. В тот выходной он по привычке смылся из дома с утра пораньше. Отец снова потерял работу и теперь пропивал последние сбережения, отчего становился злее и опаснее. От него прилетало каждому, кто попадал под руку. Дерек тоже ходил с парочкой синяков, после чего стал еще тщательнее избегать встреч с родителем, винившим в неудачах кого угодно, но только не себя самого. Он почти не испытывал жалости к братьям или матери, что тоже регулярно получали, хотя, по его мнению, давно могли выпереть все вместе старика из дому. И дело с концом. Но нет, продолжали жить все под одной крышей и коллективно страдать. Подростка эта ситуация выводила из себя и он сбегал, занимая себя чем попало. А в тот раз ему повезло прибиться к стайке местной детворы. Они гонялись друг за другом по осенней грязи, и пару раз пытались напакостить около соседских домов. Приблизившись к одному из таких домов, брюнет и сам был не прочь похулиганить.

В тот день, а это была суббота, Джим отсыпался после очередной пьянки, устроенной накануне вечером. По комнате валялись пустые бутылки пива и одна из-под бренди. Пепельница была завалена бычками, а ковер выглядел сплошным пятном грязи и застывшей еды. Витал запах перегара, дешевых сигарет, пепельниц и плесени. Возможно, испортилась пицца, что лежала четыре дня на столе, под ним и в остальных частых дома с разных коробок, а возможно дело было в самом доме, которому требовалась капитальная уборка и чистка с дезинфекцией. Это было типичное жилье неудачника-холостяка. Никто в городе не знал истинных причин, по которым Джим перевелся из мегаполиса в этот, богом забытый, городок. Никто не знал, почему такой завидный холостяк с накаченными мышцами, что покрывались уже легким жирком и образуя небольшой животик, перевелся работать в Мейвилл, хотя мог спокойно устроиться в любой другой крупный город с его-то успехами и заслугами. Никто не понимал, почему этот мужчина постоянно пил и с каждым годом выглядел всё хуже и хуже, не ассоциируясь с бродягой-алкоголиком только благодаря жетону и кобуре с пистолетом. И никто не мог его остановить, закрывая глаза на то, как он сам себя убивает.

С каждым месяцем его пьянки увеличивались и усугублялись. Вставать из-за этого становилось сложнее, каждое утро было адом на земле. Соответственно, после каждого пробуждения мужчина был злым, едва ли не в ярости, без настроения и желания что-то менять. В себя он приходил спустя полчаса или час после пробуждения. Помогал холодный душ или завтрак, но лучше крепкий черный кофе.

Прийти в себя для Джимми означало стать спокойным и уравновешенным. Перестать громко ненавидеть весь мир и взять себя в руки. Ибо с утра он походил на буйного больного с дикими глазами. К несчастью, в то утро «прийти в себя» ему не дали. Он проснулся от звука бьющегося стекла на кухне и ора на улице. Понадобилось несколько минут, чтобы, будучи ещё под алкогольной дымкой, понять, что происходит и что это за грязный кирпич на полу.

А дальше — всё как по сценарию: полуголый мужик, в одних трусах и майке, выбегает на улицу, где единственным местом «дороги» были несколько досок, что вели от двери дома и до гальки, которая через несколько сотен метров переходила в нормальных асфальт. Вся остальная местность была покрыта грязью и лужами, а также детишками, что весело орали и разбегались в стороны. Джим бросился за ними, скользя по грязи. Да, он не пользовался особой популярностью у местных, но такое нахальство было верхом всего. Мужчина был в ярости. Холодный воздух слегка придал ему сил, от чего он быстро настиг какого-то несчастного, что неудачно убегал, и теперь был расстелен по всей луже во дворе. Нагнав его, шериф резко выдернул хрупкое тельце из объятий грязи и повернул к себе, замирая. Это лицо он уже знал.

— Видимо прошлого раза тебе было мало, сученыш? — тихий шепот перешел в яростный рык, а лицо через мгновение осветила уже знакомая ухмылка.

— Пошли!

Его грубо бросили на пол дома, закрывая дверь на замок. Скинув тапки, что полностью были в грязи, Джим осмотрел гостя.

— Придется тебя проучить ещё раз. Раздевайся.

— Бля, ты что, совсем охерел?! — подросток не спешил подниматься, глядя на мужчину снизу вверх из-под темной челки.

— Я добровольно под тебя, гомика, не лягу! Все видели, как ты меня сюда тащил — уже не отделаешься.

Угроза, наверное, в очередной раз не подействовала. Так что, он спокойно встал, так и не отводя прямого взгляда с мужчины. Он знал, что нарывался. Знал, но останавливать себя тупо не умел. И молол чушь и дальше, лишь бы отогнать неуверенность и страх. Хренушки, он так просто не дастся в лапы этому мужлану.

Бойкий голосок мальчишки немного удивил шерифа и…конечно же, разозлил. Он маниакально облизнул сухие губы и пару раз качнул головой в стороны, разминая шею. Послышался тихий хруст и спустя минуту пацан вновь был прибит к полу, выплевывая очередную порцию крови изо рта.