Рерих не ждал ответа на свое предложение ни через час, ни через день. Хотя и находился в палате паренька большую часть времени. Приносил нормальную еду из ресторанов и кафе, разговаривал, пусть и без попыток узнать, что именно с ним было. Даже присутствовал при допросе, что устроила ему пара офицеров.

Со своей стороны мальчик отчаянно хватался за то короткое и почти холодное общение, которое предоставлял ему Рерих, чтобы не сойти с ума окончательно. Он был единственным, о ком Ник фантазировал, будто ему не все равно; будто есть дело до избитого и покинутого сироты. Ведь даже полицейские говорили с ним сухо и официально, почти не пытаясь выразить хоть сколько-нибудь сочувствия. Им-то и пришлось, хоть и кратко, но высказать все, что было, все, что пережил. Тогда-то Вайт осознал, что больше ему деваться некуда. Ни дома, ни, черт бы ее побрал, школы. Куда ему дорога теперь? Разве что в какой-нибудь очередной приют, а там условия не особенно лучше тех, где он уже побывал. Лем был его шансом, счастливым билетом и юноша не собирался его упускать.

— Лем… я хотел поговорить.

Спустя множество дней, когда допросы были позади, а курс лечения подходил к концу, Ник наконец решился выпросить у мужчины озаботиться его дальнейшей судьбой. Больше обращаться все равно было не к кому.

— Скоро… скоро меня выпишут и я не знаю, куда попаду, — омега чувствовал себя немного лучше и уже мог занимать и другие позы, кроме как безвольного тела лежа. Он сидел в постели, опираясь спиной на мягкие подушки, и ковырялся вилкой в принесенной еде из очередного ресторана. От волнения аппетит пропал и казалось, что попробуй он съесть хоть кусочек, тот бы стал комком в горле и придушил бы его. Заманчиво, однако, нет, умереть он хотел совсем не так. Удушье было слишком страшным. Вайт с трудом подавил порыв потянуться рукой к шее, где совсем недавно побледнел след от веревки. И заговорил:

— Пожалуйста, не бросай меня тут, я не хочу остаться один… Я все буду делать, все, что скажешь, только не бросай. Я один умру… Пожалуйста.

Он умолял Рериха, как умел, глядя на него так жалобно, как это вообще было возможно. Словно голодный, чумазый котенок, который ютился около свалки в надежде быть подобранным добрыми руками. Ник готов был терпеть побои или стать слугой у Лема, только бы не попасть опять в приют. Готов был хоть лечь под него, но не быть снова брошенным. Ведь не могло же ему показаться? И не могло же быть альфе совершенно плевать на него?

Внешне Лем оставался спокоен, но парень даже не мог представить, какую гамму эмоций тот испытал в душе. Этот жалобный взгляд был способен на многое. И теперь-то альфа понял, что испытывали мучители омеги, когда тот, наверняка, после первой порции боли просил пощадить. Не сказать, что рассказ Вайта был чем-то удивительным для Лема. Он многое повидал за свою жизнь. Конечно, такое обращение к омеге мужчина не приемлил, но что он уже мог тут сделать? Максимум — настаивать на настоящих разбирательствах, за которые полиция округа бралась с неохотой.

— Хорошо, — снова коротко и сухо. Мужчина лишь кивнул и дальше продолжил заниматься своими делами, пока на смену ему не пришел персонал больницы.

***

К моменту, когда парня выписали из больницы, Рерих проводил с ним уже не так много времени, приходя чаще всего только к вечеру. Однако, как и обещал, он не бросил Ника, и отвез его к себе в отель, где жил все эти дни. Нога еще не зажила, но он вполне мог передвигаться сам с помощью костылей.

— Ну что, живчик? — улыбнувшись, альфа помог парню сесть за стол, где их уже ждал вкусный ужин. «Переезд» не занял много времени, но стоило им оказаться внутри отеля, как тут же, в два рейда, нахлынула полиция. Снова и снова они пытали юношу допросами, в награду оставляя ему повестку в суд.

— После заседания поедем ко мне, там ты сможешь наконец отдохнуть от всего этого… Летал когда-нибудь на самолетах?

Альфа старался держать дистанцию между собой и омегой. Трудно было пока его просчитать. Реакция на многие вещи у него была заторможена, но по большему счету из-за огромного количества препаратов. Собственно, кроме ужина Вайта и ждало еще приличное количество лекарств и обезболивающего.

Нику до последнего не верилось, что он действительно вырвется из лап тех, кого так боялся, и что Лем сдержит свое обещание. Слишком уж часто взрослые доказывали ему, что их слова и поступки могут разниться. Но, кажется, хоть раз в жизни ему не соврали. Мужчина взял его к себе, обеспечив крышей над головой, пищей и лекарствами. Он даже помогал Вайту с судом и разбирательством с теми, кто так измывался над ним в школе. Смотреть на них было мучительно, но омега не подавал виду, зарывая свой страх и боль куда подальше. Потому смог свободно выдохнуть только когда все закончилось: эти твари были осуждены, а Лем уже вез его в свой дом. И то, что этот дом окажется на чертовом острове стало для юноши еще одним сюрпризом. Это же к насколько богатому человеку он попал под опеку?..

В доме его так же обеспечили уходом и лечением. Увы, хоть раны и поджили, а синяки сошли, нога болела нещадно. Как и правая рука, которой он пока еще управлялся с трудом. Омега даже с содроганием думал о том, что если бы кто-то из школы вернулся за ним (или нашлись бы новые, желающие поиграть с легкой добычей), он бы почти не смог сопротивляться. К счастью, альфа не предпринимал никаких действий относительно парня. Тому порой казалось, что Рерих и вовсе забывает о нем, словно Ник был предметом мебели. Что ж, это хоть и ранило, но было всяко лучше кнута или молотка…

Вайту досталась собственная комнатка. Небольшая, но уютная. Здесь было много света и свежего воздуха — совсем не похоже на общие комнаты для учеников, в которых он жил прежде. Первое время юноша пытался привыкнуть к этому обстоятельству и подолгу спал из-за воздействия таблеток. Его не трогали и ничем не грузили, но и почти не общались. От этого становилось не по себе. Одиночество оказалось не таким и славным в некоторых его аспектах. А единственным, с кем Нику хотелось бы говорить, был Лем. Однако, мужчина вечно где-то пропадал, а, может, просто игнорировал парня. Встречались они только за общими приемами пищи в столовой. Где Вайт медленно ел, изредка отвечая на какие-то вопросы, и поглядывая на своего добродетеля, надеясь понять, чего же так отчаянно хочет от него. Он старался, копался в себе, но при этом упорно молчал. Мальчик не говорил и слова о том, как ему тяжело. О том, что ночью становилось до того страшно и мерзко, что он предпочитал пережидать темное время суток и спать днем. Все равно никто не контролирует. И о том, как порой трудно отогнать кошмары, что виделись ему в каждой тени… Он покорно принимал свои мучения, не прося большего. Его уже спасли. А то, что творится теперь в поломанной башке — исключительно его проблемы.

Вот и выходило, что одинокому ребенку хотелось ласки и тепла, но он ни за что бы их не попросил. А вот избавления от душевной боли через физическую… что ж, это было куда проще и понятнее для Ника.

— Лем, я могу попросить еще кое о чем?..

Это был очередной их совместный ужин. Сумерки уже сгущались, поднялся прохладный ветер. Видимо, скоро будет гроза. Погода как нельзя лучше подходящая под настроение омеги. Если не он, так пусть хоть погода выплачется.

— Мне… — он запнулся, подбирая слова, — мне нужно, чтобы ты меня избил…

— Зачем тебе это?

Рерих не был удивлен просьбой юноши. После всего, что он услышал, а иной раз Вайту приходилось описывать все детально, мужчина понимал, что ребенка не просто потрепали. С его психикой все будет куда труднее. Сделать больно это не сложно. Сложно остановиться и рассчитать силу. Но Рерих сомневался, что сможет поднять руку на этого сироту. Да, ему было жаль пацана. Но больше жалости он испытывал другое чувство — желание помочь и спасти.